Шепот пепла

– Если ты б-будешь так в-волноваться, ничего не п-получится, – сказала Элла, когда освещение было готово.

Она подошла к трясущемуся Липкуду и стала легонько бить его по груди.

– Ты что это делаешь? – удивился Косичка.

– Я учу твое сердце п-правильно стучать, – сказала Элла. – Тук-тук, тук-тук. В-вот так нужно. Слушай, как я д-делаю, и не сопи громко, а то не услышишь.

Липкуд закрыл глаза и постарался дышать спокойно.

– Как ты думаешь, у нас получится? – шепнул он.

– Ну, е-если что, мы просто умрем, – невозмутимо пожала плечами Элла. – Я бы без тебя уже д-давно от голода умерла, т-так что не страшно.

Косичка улыбнулся и почувствовал холодные ладони на своем пылающем лице.

– Тук-тук, тук-тук, – повторила Элла. – Т-теперь открывай глаза.

Она убрала руки. Липкуд выдохнул и ударил себя по щекам.

– Все, готов, – сказал он, облизнув палец и пригладив надоедливую прядь. – А я ведь так не любил проблемы…

Он повернулся спиной к сцене и постарался забыть про гомон, неприятные лица и грязные шутки. За айсбергами голубых стекол мерно таяли белые столбики свечей. Косичка хрустнул пальцами, сел и зажмурился. Элла будет рада волшебству, и плевать на остальных. Пальцы прикоснулись к гладким доскам пола, по которым сегодня топталось множество ног. Захотелось стереть им память. Сделать так, чтобы сцена забыла обо всех, кто когда-либо на ней стоял. Пусть она задремлет, погрузится в снежный сон и отныне принадлежит только ему.

Сознание Косички сосредоточилось на кончиках пальцев. Он заставил его протянуться дальше, воображая в голове морозную картину, вдыхая печаль сизого Валаара. Намул за бархатной стеной. Яркий, шумный, вечно пьяный. А здесь тишина и холод, застывший в ладонях. Руки Липкуда покрылись изморозью, и тут же во все стороны разошелся поток мерцающего инея. Он укрыл сцену, поднялся по колоннам и звездами усеял ночное небо занавеса.

Косичка поднялся, не открывая глаз и чуть пошатываясь. Нужно было сохранять этот образ. Он почувствовал, как на лицо падают холодные хлопья и плавятся от жара его кожи. И только тогда решился посмотреть. Снег рождался у основания купола и мерно опускался на сцену, словно ворох вишневых лепестков безветренной ночью. Элла едва слышной тенью устанавливала закрепленные на подставках деревья. Холод тут же обволакивал их густой бахромой, и там, где пальцы девочки только что оторвались от стволов, он нарастал медленней. Дыхание превращалось в облака пара.

Липкуд забыл о зрителях. Он был где-то на Валааре. В снежной сказке, которой никогда не видел. Погруженный в нее, окутанный саваном прохлады, он в тот же миг стал охотником Эйнаром. И больше не было слов и вопросов. Только кружились, возникая из темноты, перья – холодный бог, ворочаясь во сне, выбивал их из небесной подушки.

Скоро все было готово. Горластый карлик не успел выскочить на сцену. Липкуд сам выбрался за занавес и объявил о завершении антракта. Парочка ретивых тут же попыталась что-нибудь в него кинуть. Прежде чем скрыться за шторой, Косичка заметил масленые глаза подвыпившего Боллиндерри, сидевшего в богато отделанной ложе рядом с Марвисом. Но это ничуть его не задело, как и люди, ставшие вдруг просто цветными пятнами. Витражной мозаикой, отраженной лужами во время дождя. Она колебалась и дрожала, меняла формы и долго не могла угомониться. Когда ливень звуков стих и наступила тишина, работники театра суетливо накрыли фонари темными колпаками. Зрители расселись и выжидающе замолкли, уловив на лице Липкуда необъяснимую загадку. Плотный покров тишины временами дырявили чихи, скрип и редкие хлопки нетерпеливых зевак.

Занавес начал медленно раздвигаться, открывая волшебный лес и мерцание пола в свете голубого льда ламп. Липкуд не слышал восхищенных вздохов. Он весь отдался роли. В голове кружили хороводы реплик и песен, толкались в сомкнутые губы и рвались наружу. Пальцы подрагивали, готовые творить фантазию.

По знаку зазвучала тревожная, сплетающаяся в вихрь мелодия нанятого музыканта. Косичка обхватил себя за плечи, ссутулился и, путаясь в ногах, выбежал на сцену. Задул, засвистел во все щели стылый ветер. Всколыхнулись занавеси. Дыхание мороза проникло в зал и овеяло шокированных зрителей. Мириады белых крупинок закружились в танце вокруг Липкуда, мешаясь со звуками нот.

– О горе мне – хозяину огня! Метель! Она вот-вот меня погубит! – Он упал на колени, дрожа. – На ложе смерти белое зовет! И хочет стать женой моей навеки! Обнять мой хладный труп… запорошить… и скрыть его собой от черносолнца… Погибну я!

Он свернулся калачиком и затих, содрогаясь всем телом.

– К-кто здесь кричит? – послышался голос Эллы. – Кто сон м-мой разбудил?

Она вышла на сцену, озираясь по сторонам. Тонкая, хрупкая, полупрозрачная, как льдинка. Белое платье в серебряных блестках. Глаза – живая ртуть. Волосы точно паутина инея, колышущаяся за спиной. По залу прокатилась очередная волна удивленных вздохов. Магия сработала. Отныне Элла была Снежницей, а Липкуд окончательно слился с Эйнаром. Песня музыканта стихла, обнажая голоса актеров и завывание ветра.