Шепот пепла

Девочка долго стояла, глядя в землю и шумно сопя. Ей вспомнились слова ма, когда Цуна совсем маленькой прибежала к озеру с разбитыми коленками и рыдала, размазывая по лицу соленые ручейки и ожидая утешения. Ма чистила рыбу, складывая в одну чашку несъедобные внутренности, а в другую вкусные. Она не обращала на Цуну внимания. Потом взяла камень и зачем-то вдавила его в только что вынутые молоки. Мягкие и податливые, они поранились и испортились, не дойдя до посудины с икрой.

– Видишь, что с ними стало? – сурово спросила ма. Девочка удивленно кивнула.

Это жизнь. – Ма указала на камень. – А эти молоки – ты. Тебя пока не раздавили, потому что у тебя есть я. Как панцирь у черепахи. Но меня не будет когда-то, и если ты к тому времени не станешь камнем – не выживешь. Все поняла? Тогда хватит выть, иди и промой раны, потом разотри подорожник и наложи на них. И утри поскорей сопли, чтобы никто на Акуле не видел, какая ты слабая.

Подумав об этом, девочка высморкалась и шумно вздохнула. С тех пор как ма ушла в море, Цуна только и делала, что ревела. Нельзя быть такой, пора стать сильной и жесткой.

– А если люди на страшилище правда вернутся и начнут рыскать по острову? – спросила она. – Но дома все мое, а Таос чужой. Я поплыву обратно и буду защищать Большую Акулу. Даже если ты не вернешься, глупый призрак!

Цуна говорила громким шепотом, надеясь, что Ри все-таки услышит и найдет ее на Акульем острове, если захочет навестить еще раз.

Девочка промокнула рукавом рубашки красные глаза и решительно кивнула сама себе. Она не стала искать на небе треугольник ярких звезд. Следовало набраться сил перед дорогой: расстройство выпило их все. Цуна устроилась на земле, свернулась калачиком и уснула, чтобы продолжить путь к лодке утром.

Светать стало уже вскоре. Рассветные лучи, приглушенные тенью остролистных кущ, почти не пробивали сумрак рощи. Цуне мерещились странные звуки. Она открыла глаза и увидела светло-серые стебли, уносившиеся ввысь острыми пиками и пронзавшие шапки крон. Ветер колыхал рощу, в его потоках она раскачивалась множеством великаньих удочек, заброшенных в верхнее море в надежде поймать рыбу-солнце.

С запада доносился шум. Нестройный хор стонал на разные лады. Песня получалась колючая. Писклявые возгласы то и дело выскакивали из общего потока и торчали, как иголки у дикобраза. Цуна сонно поморщилась, повернулась на бок, и только потом до нее дошло: это же таосцы! Совсем близко! Вчера девочка долго шла по тропе, вырубленной в роще, но не смогла вспомнить место, где они с Нико вышли из чащи, потому побоялась идти далеко в глушь и решила дождаться Ри. Она остановилась недалеко от дороги, забыв, что это не просто тоннель, а место, по которому ходят люди.

Цуна едва не бросилась в заросли со всех ног, но вовремя сообразила – бежать куда глаза глядят неправильно. Здесь легко заблудиться, и толком неясно, с какой стороны солнце. Нужно спрятаться от таосцев и проследить, куда они пойдут, чтобы в случае чего не попадаться им на пути в другой раз.

Девочка отошла подальше. Бамбуковый частокол почти полностью загородил вид на дорогу. Значит, и Цуну с той стороны не видно. Она легла в молодые побеги, закидала себя палой листвой и замерла в ожидании.

Песня была дурацкая, бессмысленная и кривая, но девочка все равно жадно вслушивалась в слова. Какой-то человек вопил вопрос, на который отвечали разрозненным хором. Потом он спрашивал снова, и ему опять орали в ответ. И так много раз подряд: бесконечная кричалка.

– Что, что, что ты выбрал?
– Красный! Красный! Красный!
– Почему его ты выбрал?
– Этот цвет прекрасный!

– Что, что, что ты выбрал?

– Ярко-ярко-синий!
– Почему его ты выбрал?
– Этот цвет красивый!

– Что, что, что ты выбрал?

– Желтый-кукурузный!
– Почему его ты выбрал?
– Потому что вкусный!

Песня стала громче. Между стеблями замелькали пестрые фигуры.