Шепот пепла

Одиночество – противоречивая вещь, способная достать из глубины души самые сокровенные слабости и страхи. Предаваясь им, человек может захлебнуться и уже никогда не выплыть или же превозмочь себя и стать сильнее. Та к говорил учитель, провожая меня на второе испытание. Я навсегда запомню ту зиму в горах Валаара. Долгие триды я провел в Храме Солнца, куда жители сел, ютившихся у подножия Гильх, приходили с поклонениями только два раза в год. Они не особенно заботились о сохранности сооружения. Здание было маленькое и ветхое. Внутри не имелось ни печи, ни камина, ни камелька, и это оправданно – в холодное время никто не навещал храм.

В первые дни мне казалось, что учитель отправил меня на верную смерть. Признаюсь, я чуть не сбежал оттуда. Мы прибыли незадолго до первого снега, привезли на коротконогих валаарских лошадях еду и уголь. Воду я должен был добывать из колодца, а когда он замерзнет – топя сосульки, снег и лед.

– Все твои ученики стали здесь прималями? – спросил я учителя.

Он сгрузил полный сухарей мешок на террасу со вздутыми половицами и ничего не ответил. Тогда я спросил еще раз.

– Ты уже сомневаешься, Такалам? – прозвучал в горной тишине его хриплый, низкий голос.

Он всегда называл меня полным именем.

– Я просто хочу знать.

– Один из пяти. И я не думаю, что ты им станешь. В тебе мало таланта, и ты южанин, хоть и корнями здешний. Взгляни. – Он указал на точки домов далеко внизу. – Ты не спустишься туда до весны. Как только поднимутся сугробы, ты будешь заперт здесь снегом.

– Ты уже говорил об этом, зачем повторяешь? – спросил я, раздражаясь не столько от слов учителя, сколько от холодка страха, пробежавшего по спине.

– Я повторяю потому, что здесь эти слова имеют силу. Здесь ты чувствуешь их по-настоящему.

Он выдохнул пар и оглядел темный лес вокруг. Дикий и неприветливый, он начинался через пятьдесят шагов от каменного забора. Я уже начал прикидывать, до какой поры дойдет снег и будет ли высота ограждения достаточной, чтобы звери не смогли пробраться во двор.

– Ты остаешься, Такалам? – спросил учитель, словно почуяв, что в этот миг я весь пропитался осознанием.

– Остаюсь.

И тогда он ушел, а я отправился разжигать в жестяной бочке, стоявшей в самой маленькой комнате, первый костер. Мне казалось, случится чудо, и я тут же начну видеть вещие сны о прошлом Сетерры, и все ее загадки лягут на ладонь. Я был молод и самоуверен.

Мысли, посещавшие меня в ту пору, шли совсем в другую сторону. Я вдруг начал задумываться о своих поступках. О том, как трачу жизнь. Я погрузился в одиночество и понял, что обрекаю себя на вечные скитания без семьи и домашнего очага, смеха детей и уютной старости с румяными внуками на коленях. Неужели правда для меня важнее, чем сама жизнь? Неужели раскрытие загадки порченых и желание докопаться до истины – то, ради чего я родился?

Я задавал себе эти вопросы, и они ранили меня. Прежде скрытые за беседами со случайными попутчиками, задавленные ворохом событий и впечатлений от новых мест, в Храме Солнца они проявились в полную силу и выжигали мое нутро ледяным огнем. Только тогда я понял слова учителя и, с великим трудом отказавшись от мирского, обрел в себе прималя.

(Из книги «Летопись прималя» отшельника Такалама)