Шепот под землей

Мы замерли, стали прислушиваться. И еле-еле, на грани слышимости, я различил ритмичные удары. Это был даже скорее не звук, а вибрация бетона.

– Барабаны, – сказал я. И, не удержавшись, добавил: – Барабаны грохочут в глубине.

– Не, скорее уж драм-н-бейс грохочет в глубине, – поправил меня Кумар.

– У кого-то вечеринка, – заключил я.

– Ну что же, – вздохнула Рейнолдс, – я как раз в подходящем образе.

Площадку внизу лестницы узнал бы всякий, кому хоть раз приходилось тащиться пешком вниз по эскалатору Хэмпстеда или другой глубокой станции. Там оказалась стальная гермодверь, которая, к счастью, открылась, когда мы с Кумаром хорошенько навалились на нее плечами.

За дверью на первый взгляд был обычный тоннель метро. Потом я понял, что ошибся: слишком уж он был широкий, скорее походил на вестибюль станции. Бетонные стены, правда, не были облицованы стандартной плиткой, но цементный пол блестел гладким покрытием.

– Я понял, где мы, – сказал вдруг Кумар, – это подземное бомбоубежище Холланд-парк.

– Почему вдруг? – спросил я.

– Потому что это подземное бомбоубежище, – отозвался сержант, – а здесь рядом только Холланд-парк.

В самом начале Второй мировой власти запретили использовать метро в качестве бомбоубежища. Вместо этого лондонцам предлагалось спасаться в наспех состряпанных по всему городу укрытиях или в знаменитых Андерсоновских убежищах, эдаких крольчатниках из гофрированного железа, на которые сверху набросали немножко земли.

Но лондонцы, будучи лондонцами, подчинялись упомянутому запрету ровно до первой воздушной тревоги. Тогда население столицы, простое, но смекалистое, быстренько прикинуло, что остановит снаряд эффективнее – десять метров земли и бетона или пара сантиметров дерна. И дружно двинуло в метро. Власти негодовали. Они пробовали убеждать, взывать к совести и открыто применять силу. Напрасно – лондонцы и не думали покидать метро. Они даже начали самостоятельно организовывать там пункты питания и места для ночлега. Так, под гнетом осуждения со стороны властей, и родился лондонский «дух Блица»[40].

Когда число жертв, которых можно было избежать, достигло двух тысяч, правительство разрешило построить новые, специальные убежища глубокого залегания. Если верить Кумару, по той же технологии и из тех же материалов, что и сама подземка. Я, конечно, знал о бомбоубежищах на Белсайз-парк и Тоттенхэм Корт-роуд – их вентиляционные шахты, прикрытые массивными бетонными коробками, трудно не заметить. Но ни разу не слышал, чтобы такое сооружение было на Холланд-парк.

– Здесь базировалось одно секретное агентство, – сказал Кумар. – Но сейчас они, как я слышал, перебрались куда-то в Шотландию.

Противоположный конец тоннеля был слишком далеко, света моего шарика не хватало. Так и хотелось сделать его поярче, но я потихоньку начинал нервничать. Не слишком ли много магии на сегодня? Предписания доктора Валида, подтвержденные Найтингейлом, гласили, что магическая активность не должна длиться больше часа. Иначе можно заработать то, что он называл магическим некрозом, а мы с Лесли – мозговым синдромом цветной капусты.

– Да уж, отсюда выскребли все, что можно, – заметил я.

Помещение было абсолютно пустым. На бетонных стенах даже виднелись гнезда от светильников. Гул барабанов здесь слышался громче, но я по-прежнему не мог разобрать, откуда он идет.

– Тут перекресток, – заметил Кумар.

Впереди на стене виднелся круговой контур: там наш тоннель пересекался с другим таким же, но переход забетонировали. С каждой его стороны было по паре дверей: одна – на нашем уровне, а другая – повыше, явно для верхнего этажа, который либо демонтировали, либо так и не успели построить.

Двери были самые обыкновенные, из толстой стали и без ручек с внешней стороны.

– Нам налево или направо? – спросила Рейнолдс.

Я приложил ухо к холодному металлу ближайшей двери. Грохот барабанов слышался так четко, что я различил и узнал мелодию.

– «Сталинградский танковый капкан», – сказал я, – Various Artiz.

Я иногда люблю оторваться на танцполе под драм-н-бейс, но Various Artiz снискали себе дурную славу тем, что клепают раз за разом совершенно одинаковые композиции. Из всего, что не гоняют по «Радио Два», это самый попсовый клубняк.

– А что вы на меня-то смотрите? – сказал Кумар. – В мои времена вообще ничего, кроме джангла, не было.

– Вроде бы там говорят по-английски, – прошептала Рейнолдс, – и все же…

Я постучал в дверь. Бесполезно, только отбил костяшки.

– Ну-ну, – хмыкнула Рейнолдс, – удачи.

Она подпрыгивала на месте, чтоб хоть как-то согреться. Я снял каску и постучал по двери ею.

– Придется нам вас раздеть, – сообщил ей Кумар.

– Издеваетесь?

– Ваши вещи надо хотя бы отжать.

Я стукнул каской еще пару раз, а Рейнолдс тем временем объясняла, почему она против раздевания в общественных местах.

Я могу, если очень надо, пережечь что-нибудь типа велосипедной цепи или висячего дверного замка. Найтингейл, если верить его рассказам о войне, способен прожечь насквозь десятисантиметровую стальную броню. Но меня он этому пока не учил.