Шепот тьмы

Делейн посмотрела. Вопреки всем своим лучшим инстинктам, она посмотрела. Его дыхание пронеслось между ними. Он казался ей чужим, но лицо его было таким же. Настолько жестоко знакомым, что ей было больно смотреть на него.

«Он ничего не может с этим поделать, – прошелестел мягкий эонический голос в глубине ее головы. – Это то, что он есть. Его истинная природа. Куда бы он ни пошел, смерть следует за ним по пятам».

– Я должен был это сделать, – сказал Колтон и выпустил неровный вздох. – Я должен был. У меня не было другого выбора.

39

Делейн смотрела в зеркало. В отражении был призрак.

Выложенная плиткой ванная комната в доме ее семьи была тесной и захламленной: столешница завалена средствами для волос, наборами расчесок и косметикой, кофейная кружка набита зубными щетками, рядом тюбик зубной пасты, который ее отец так и не удосужился закрыть. В раковине валялись выброшенные кухонные ножницы.

Зеркало перед ней было широким овалом, рама из неотшлифованного дерева. Ее мать нарисовала по краю тонкую дорожку плюща, листья которого распускались изумрудными зелеными веерами.

Она закрыла и открыла глаза.

Призрак все еще был в отражении.

Яркие нефритовые глаза. Чистые и блестящие волосы. Бледное, осунувшееся лицо. Бессмертное.

– Скажи что-нибудь, – приказала она.

Ее отражение замолчало, когда она это сделала. Оно замирало, когда она замирала, двигалось, когда она двигалась. Это была Делейн, одетая в черную майку и джоггеры, на лодыжках красовались носки Колтона.

Ее волосы стали короткими, фиолетового цвета. Концы спадали чуть ниже подбородка в виде неровного боба. Она взяла ножницы в припадке, кромсая фиолетовые локоны, пока они не рассыпались по полу у ее ног. Как будто, изменив себя внешне, она могла убрать скрытые частички, которые вызывали у нее зуд.

Это было вчера. Или, может быть, позавчера.

Она не могла вспомнить. Она не спала.

Все дни, прошедшие с тех пор, как она сбежала из дома Колтона, она только и делала, что смотрела в глубины своего отражения и заставляла то, что было в ее костях, показать свое лицо. Трепетание в ее груди стало синонимом сердцебиения. Гул в ее голове стал пронзительным, громким и четким, как свист. Тени не приближались, не подходили.

– Скажи. Что-нибудь. – Она хлопнула рукой по гранитной столешнице, отчего шпильки рассыпались по коврику в ванной.

– Это прежде на тебя не действовало, – сказала Адья со своего места в пустой ванне. Она листала толстую кожаную книгу, страницы выбивались из нее. – Не могу представить, почему ты ожидаешь, что это сработает сейчас.

– Я не знаю, что еще можно сделать.

– Я тоже не знаю, но, по определению, безумие – это делать одно и то же снова и снова и ожидать другого результата. – Адья села немного прямее, ее лицо просветлело. – Мы можем вызвать дезинсекторов.

– У меня нет тараканов. – Делейн опустилась на крышку унитаза.

– Хорошо. Мы пока оставим эту идею. – Адья перелистнула страницу. – Как насчет католического священника? Во всех фильмах они всегда приходят и делают что-то с водой.

Делейн издала стон и опустила голову на руки. Где-то незаметно зазвонил телефон. Снова. Она проигнорировала его. Снова. Голос внутри нее молчал.

«Ты не хочешь со мной разговаривать? – Она ткнула себе пальцем в висок. – Я слышала тебя. Я знаю, что ты можешь говорить».

Снова тишина, только Адья швырнула очередную книгу в растущую кучу мусора. Делейн сползла на пол. Ее ушибленный копчик стукнулся о кафель, и она разразилась смехом, который показался совершенно диким. Ее желудок грыз сам себя, как голодный зимний волк, обгладывающий зубами кость.

На полу перед ней лежала серебряная табакерка, которую она взяла из дома Колтона. Она открыла ее и уставилась на кусочек кости внутри. Взяв кость в руки, она повертела ее, осматривая со всех сторон, не обращая внимания на то, почувствует ли ее Колтон. Она надеялась, что почувствует. Надеялась, что это заставит его вылезти из своей кожи так же, как она была близка к тому, чтобы вылезти из своей. У ее ног Петри лениво выгибал лапы восьмеркой и удовлетворенно мычал.

– Это жутковато, – сказала Адья, сложив руки на краю ванны. – Как, по-твоему, он ее вытащил?

– Я не знаю.

– Может, у него была какая-то операция и он попросил оставить ее после. У меня есть подруга, которая хранила свой аппендикс в банке после аппендэктомии.

– Мерзость.

– Ты буквально держишь в руках вырезанный кусок ассистента нашего преподавателя, – сказала Адья, положив подбородок на предплечье. – Ты не имеешь права судить.

Делейн не ответила. Она лишь провела пальцем по внешнему изгибу, где кость была гладкой и белой, как ракушка. Она вдавила ее в кончик большого пальца, достаточно сильно, чтобы проткнуть кожу.