Шерли

Она проговорит это ясным голоском, дрожащим от досады, и будет заметно, как ей неловко ходить по дому и в двадцатый раз повторять свой вопрос. Я непременно ее помучаю, задержу на несколько минут, пусть подождет и посомневается, а когда верну ключи, то обязательно прочитаю нотацию. Вот еще сумочка с кошельком, перчатка, ручка, печать. Конечно, Шерли уговорит меня все отдать, да только я спешить не стану: пусть признается, покается и хорошенько попросит. До сих пор я не смел прикоснуться к ее руке, локонам, даже к ленте на платье, но теперь-то я себя побалую. Каждая черточка ее лица, выражение сияющих глаз и прекрасных губ будут меняться, и я наслажусь всем их восхитительным многообразием. Испытаю счастье, восторг, и, возможно, моя безнадежная привязанность станет еще крепче. Уж если мне суждено стать рабом Шерли, тогда я дорого продам свою свободу».

Луи запер секретер, положил вещицы Шерли в карман и вышел из комнаты.

Глава 30. исповедь

Все говорили, что Роберту Муру давно пора вернуться домой. Обитателей Брайрфилда заставило недоумевать его странное отсутствие, в Уиннбери и Наннели тоже удивлялись и гадали, когда он вернется.

Так почему же Мур задержался в городе? Насколько было известно, причин у него хватало, и причем убедительных. Впрочем, молва утверждала, будто удерживали его отнюдь не дела – дела, ради которых ему пришлось уехать, он давно уладил. Четырех главарей, коих Мур преследовал, вскоре поймали. Он лично присутствовал на суде, слышал, как их осудили и вынесли приговор, и своими глазами видел, что их погрузили на корабль и отправили на каторгу.

Обо всем этом в Брайрфилде знали. В газетах напечатали о суде, а «Курьер Стилбро» опубликовал полный отчет со всеми подробностями. Никто не восторгался настойчивостью Мура, не превозносил его успех, хотя другие владельцы фабрик втайне радовались, полагая, что отныне жестокость карающего правосудия остановит мрачное подстрекательство к бунту. Однако недовольные продолжали роптать. Они произносили зловещие клятвы над кружками крепкого эля в пивных и провозглашали странные тосты, накачиваясь огненным британским джином. Кто-то пустил слух, что Мур просто боится вернуться в Йоркшир, будучи уверен, что не проживет здесь и часа.

– Я напишу Муру, – заявил мистер Йорк, когда управляющий сообщил ему об этих слухах. – И если он после этого не примчится сюда, то уже ничто не заставит его вернуться.

Возымело ли действие письмо мистера Йорка, или нашлись иные причины, но Мур наконец назвал Джо Скотту дату своего возвращения и велел прислать ему коня к гостинице «Георг». Джо Скотт в свою очередь сообщил о приезде хозяина мистеру Йорку, и тот решил выехать Муру навстречу.

Был базарный день. Мур приехал как раз к обеду и занял свое обычное место за столом, где собирались торговцы и промышленники. Фабриканты встретили его с почтением: Мур был в какой-то мере чужеземцем, к тому же показал себя человеком слова и дела. Даже те, кто на людях не осмеливался признать свое с ним знакомство, опасаясь, что ненависть и месть, направленные на Мура, могут задеть и их самих, теперь в узком кругу приветствовали его как победителя. Когда подали вино, почтительное отношение присутствующих, несомненно, перешло бы в восторг, если бы сам Мур не сдерживал его с невозмутимым равнодушием, пресекая пылкие излияния.

Мистер Йорк, неизменный председательствующий на подобных обедах, с удовлетворением наблюдал за своим молодым другом. Этот достойный джентльмен презирал людей, падких на лесть и охочих до славы. И не существовало для него человека милее и приятнее, чем тот, кто вообще неспособен наслаждаться своей известностью. Именно неспособен! Презрение не понравилось бы Йорку и показалось бы подозрительным, однако безразличие Мура смягчило его суровый нрав.

Он с удовольствием смотрел, как молчаливый Роберт, откинувшись на спинку стула, слушает владельцев суконных и одеяльных фабрик, которые превозносили его мужество и восхваляли подвиги, перемежая дифирамбы злобной бранью в адрес рабочих. Сердце мистера Йорка радовалось, когда он видел, что грубая лесть глубоко неприятна Муру, и он почти стыдится своих поступков. Упреки, оскорбления и клевету легко принимать с улыбкой, однако тяжело выслушивать похвалы тех, кого презираешь. Мур не раз сталкивался с людской неприязнью и противостоял ей с великолепной выдержкой и воодушевлением, но теперь понурил голову и смущенно сжался под потоком низкопробной лести и поздравлений.

Йорк не удержался и спросил, нравятся ли Муру новые союзники и не думает ли он, что они оказывают честь его делу.

– Жаль только, парень, что ты не повесил тех четырех голодранцев, – добавил он. – Если бы тебе это удалось, местные дворяне выпрягли бы коней из твоей кареты, впряглись бы в нее сами, и два десятка ослов доставили бы тебя в Стилбро как триумфатора.

Вскоре Мур отказался от вина, попрощался и ушел. Минут через пять за ним последовал и мистер Йорк. Они выехали из Стилбро вместе.