Это была одна из наиболее примечательных особенностей натуры Шерлока Холмса: он умел, убедившись, что сделал все возможное, переключать свои мысли с работы на другие, не столь сложные предметы. Помнится, весь тот день он занимался своей монографией о полифонических мотетах Лассо. Сам я не способен так легко отвлекаться, и день тянулся для меня нескончаемо. Меня будоражило все: и то, что результат нашего предприятия важен для всей страны, и то, что в тревоге пребывают первые лица государства, и то, что наш эксперимент означает встречу с противником. Мне стало легче, когда мы, наскоро перекусив, двинулись в экспедицию. Лестрейд с Майкрофтом, как было условлено, ждали нас у станции «Глостер-роуд». Дворовая дверь дома Оберштайна оставалась с прошлого вечера открытой, но Майкрофт Холмс решительно и возмущенно отверг предложение перелезть через ограду. Пришлось мне войти и открыть изнутри дверь холла. В девять мы все сидели в кабинете, терпеливо ожидая нужную нам персону.
Минул час, потом второй. Когда пробило одиннадцать, мерные удары больших церковных часов показались мне похоронным звоном по нашим надеждам. Лестрейд и Майкрофт ерзали на стульях и поминутно взглядывали на свои часы. Холмс сидел молча, не шевелясь, с наполовину прикрытыми веками, но я видел, что его восприятие напряжено до предела. Вдруг он рывком поднял голову.
– Идет, – сказал он.
Кто-то крадучись прошел мимо двери. Вернулся. Шаркнули подошвы, кто-то дважды громко стукнул дверным молотком. Холмс встал, сделав нам знак оставаться на месте. Газовый рожок в холле едва-едва светил. Холмс отпер уличную дверь, подождал, пока внутрь проскользнет темная фигура, и задвинул засов. «Сюда!» – услышали мы и тут же увидели того, кого ждали. Холмс последовал за ним по пятам и, когда неизвестный с испуганным возгласом обернулся, схватил его за воротник и толкнул обратно в комнату. Прежде чем пленник восстановил равновесие, Холмс захлопнул дверь и стал спиной к ней. Пленник огляделся, пошатнулся и без чувств рухнул на пол. При этом с его головы слетела широкополая шляпа, с подбородка соскользнул шарф, и мы узнали длинную светлую бороду и красивые, тонкие черты полковника Валентайна Уолтера.
Холмс удивленно присвистнул:
– В этот раз, Ватсон, можете записать меня в ослы. Это не та птичка, которую я хотел подкараулить.
– Кто это? – спросил Майкрофт нетерпеливо.
– Младший брат покойного сэра Джеймса Уолтера, главы ведомства подводного флота. Да-да, теперь я понимаю, какой здесь расклад. Он приходит в сознание. Думаю, будет лучше, если его допрошу я.
Мы перенесли недвижное тело на диван. Скоро наш пленник приподнялся, расширившимися от ужаса глазами обвел комнату и, словно не доверяя своим глазам, отер ладонью лоб.
– Что здесь происходит? – спросил он. – Я рассчитывал увидеться с мистером Оберштайном.
– Нам все известно, полковник Уолтер, – ответил Холмс. – Как английский джентльмен мог поступить таким образом – вне моего понимания. Но ваша переписка и все дела с Оберштайном больше не тайна. Равно как и обстоятельства, связанные со смертью молодого Кедоген-Уэста. Примите мой совет: чтобы хоть в малой мере улучшить свое положение, вам следует раскаяться и во всем признаться, так как некоторые детали этой истории мы можем узнать только из ваших уст.
Простонав, пленник уронил голову на руки. Мы ждали, но он молчал.
– Заверяю вас, – произнес Холмс, – самое существенное мы уже знаем. Нам известно, что вы нуждались в деньгах, что скопировали ключи, хранившиеся у вашего брата, что вступили в переписку с Оберштайном, который отвечал на ваши письма через колонку объявлений в «Дейли телеграф». Туманным вечером в понедельник вы отправились в контору, но вас заметил и стал преследовать молодой Кедоген-Уэст, у которого, вероятно, и прежде имелись причины вас подозревать. Он видел, как вы похищали бумаги, но не мог поднять тревогу, так как не исключал возможности, что вы собираетесь отвезти их брату в Лондон. Как и полагается добропорядочному гражданину, молодой человек забыл о своих личных делах, в тумане последовал за вами по пятам и не отставал, пока вы не добрались до этого самого дома. Тут он вмешался, и тогда вы, полковник Уолтер, к предательству добавили преступление еще более тяжкое – убийство.
– Нет-нет! Клянусь Богом, я этого не делал! – выкрикнул наш злосчастный пленник.
– Тогда расскажите, как Кедоген-Уэст встретил свой конец и что происходило до того момента, когда вы положили его на крышу железнодорожного вагона.
– Клянусь, я выложу все начистоту. Остальное – моих рук дело. Признаюсь. Все было так, как вы сказали. У меня были долги на бирже. Оберштайн посулил мне пять тысяч. Мне надо было спастись от краха. Но что до убийства, я так же невиновен, как и вы.
– Тогда что же произошло?