Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

На нашу просьбу показать эту достопримечательность возница указал кнутовищем на пять высоких и узких камней, неровно торчащих из земли недалеко от дороги, которые только при очень богатом воображении могли сойти за чьи бы то ни было пальцы. Мы щедро расплатились с угрюмым малым, и в благодарность за это он объяснил нам, куда идти, а куда не надо.

— Если вам к замку, джентльмены, то идите сначала до «Большой развилки» — отсюда это минут десять ходу, налево будет «Старый Лондонский тракт», а вам по дороге, которая в лес, и примерно через милю будет «Малая развилка» — там вам маленько в лево. А которая дорожка прямо, она уж давно не проезжая, от нее только козья тропа в долину спускается и ничего интересного нету, но коли уж залюбопытствуете по ней пройтись, ни в коем разе не сворачивайте перед большим замшелым камнем, там тропочка к самой расщелине ведет, и новичкам туда ни-ни… Чистая гибель и весьма опасно! Смотрите, джентльмены, вы мной предупрежденные!

Он поклонился нам, развернул свой шарабан и быстро исчез из виду.

С самого Лондона, не сознавая того, мы жили под беспрерывный аккомпанемент тех или иных звуков и теперь, когда затих грохот колес, неожиданно погрузились в глубокую первозданную тишину.

Ветра не было и ничто не нарушало ее, кроме шелеста травы у под ногами. Дорога до Фатрифорта шла по склону большого лесистого холма. Кое-где мелькали проплешины, покрытые разноцветным мхом, и нагромождения гигантских камней.

Холмс — большой любитель пеших прогулок, я не такой большой, но вместе с ним готов был, кажется, исходить даже пустыню Гоби. Теперь же я с удовольствием осматривался, любуясь красотами нового места, а он, напротив, шел погруженный в свои мысли и, похоже, никаких красот не замечал, но у «Большой развилки» вдруг оживился.

— Стойте, Ватсон, этот участок дороги чрезвычайно интересен.

Я послушно остановился, хотя и не увидел ничего примечательного, только малозаметный след от колес. Но Холмс, вероятно, видел много больше моего, потому что даже присвистнул. Мне было любопытно, какие выводы можно сделать из этой малости, но как я ни напрягал свой ум, понять ничего не мог…

Холмс подобрал с дороги какие-то запыленные камушки, легко их разломил и даже понюхал.

— Вот и все, что требовалось уяснить!

— И что же это? — спросил я недоуменно.

— Мелочи, Ватсон. Всего лишь мелочи.

Я с сомнением посмотрел на моего друга:

— Мелочи? Тогда почему вы придаете им такое значение?

— А вот это очень хороший вопрос. Помните, Ватсон, римскую мозаику?

— При чем же здесь римская мозаика?

— В отличие от флорентийской она складывается из маленьких и невзрачных камушков. Большая и красочная картина — из мелких и неинтересных пустячков. Флорентийская мозаика — напротив, складывается из крупных, живописных и оформленных элементов. В ней сразу понятно, где крыло, где лапка, где голова с хохолком, а где ветка с мандарином.

Я усмехнулся, вспомнив недавнее приглашение папы расследовать дерзкое похищение древностей из музея Ватикана и блестящие результаты Холмса.

И вот теперь в своей сухой, скрупулезной работе он умудрился отыскать эту неожиданную аналогию с изящной римской мозаикой.

— Да, на мелочи, Ватсон, мы просто не обращаем внимания, и они, как песок, оседают в глубинах памяти и не могут быть оттуда изъяты и разложены по полочкам. Это неосознанный капитал интуиции, попросту нюх, аналогично собачьему. Кстати, у собак он пропадает от горячего, они становятся беспомощными в самых привычных ситуациях, а вот у людей — от увлечения ярким и эффектным, что также делает их беспомощными и слепыми. Вот инспектор Лестрейд — человек неглупый, энергичный, бесстрашный. Ему нет равных, если речь касается очевидного: догнать, схватить, обезвредить. Даже допросить свидетелей и сопоставить кой-какие факты он в состоянии, но добыть эти факты, выделить их из множества других, к делу не относящихся, он не умеет, так как мелочи просто не интересуют его возвышенный ум. Протирать коленки, ползая с лупой? Нет, увольте! Это что-то сомнительное и недостойное джентльмена, вроде гадания на кофейной гуще. Кстати, друг мой, вы тоже этим грешите, — неожиданно закончил Холмс свою тираду.

— Чем? — не понял я.

— Любите эффекты и яркие зарисовочки, совершенно игнорируя серенькие мелочи.

— Ах, это! Но ведь я писатель, Холмс, и потому всегда выбираю более выигрышное и выразительное. Увы, это закон игры!

Холмс неопределенно хмыкнул. Мы дошли до «Малой развилки», и я было повернул налево, к поместью Фатрифортов, но Холмс неожиданно остановил меня:

— Не спешите, Ватсон, туда мы еще успеем, давайте-ка поосмотримся. — И он устремился по крутой козьей тропе, ведущей в долину.

Дойдя до большого замшелого камня, я машинально остановился.

— Ничего, Ватсон, идемте. Мы с вами предупрежденные! — подмигнул он мне, и не долго думая, … свернул на опасную тропинку, а я, деваться некуда, двинулся следом.

— Чистая гибель и весьма опасно, — продекламировал я в ответ, вспомнив бесподобную формулировку хмурого возницы, на что Холмс коротко хохотнул.