Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

И в тот роковой день именно книга спасла меня от неминуемой гибели. Всю ночь я читал роман господина Метьюрина, как обычно, на чердаке при свече, чтобы не мешать спать остальным, там же под утро и заснул. Потому в ранний час последних приготовлений никто меня не хватился, пока я сам в ужасе не проснулся и не полетел к своим товарищам. Но я опоздал. Таким вот образом «Мельмот-скиталец»[16] спас меня от виселицы. Гарри Дребадан, дерзкий и беспощадный, изрядно уже опротивел и своим и чужим. И кто-то его попросту сдал властям вместе с бандой, не сомневаюсь, что на весьма выгодных условиях. Это время от времени практиковалось, такие «сдачи». Вся округа была нашпигована «вишнями», то есть королевскими гвардейцами, и хитроумный план Дребадана был досконально известен Скотленд-Ярду. Ничего этого я тогда не знал, а позже узнал из газет.

И опоздал-то я ненамного, всего на какие-то полчаса, но, так или иначе, от меня уже мало что зависело. Когда же я понял, что дело дрянь и отбить дружков нечего и думать, то предпринял не вовсе, на мой взгляд, безуспешную попытку отбить хотя бы старого Сэма Грога, когда тот с двумя конвоирами замешкался у табачной лавки. Попытка оказалась удачной. Я подкрался, треснул раз-другой своим кулаком ничего не подозревавших «гвардов» и утащил старика Грога в подворотню. Зная эти места, как свои пять пальцев, мы благополучно пробрались в доки. А искать там двух бывалых бандитов никто и не думал. И все бы хорошо, но старина Сэм, нетерпеливый, как мальчишка, и такой же безрассудный, сам решил свою участь. И, не отсидевшись должным образом, двинул в город. Там его и настигла «вишневая косточка», то есть казенная пуля, и рассчиталась с ним за все. А я, дождавшись ночи, отправился в надежное место. Там остриг свои длинные волосы, сбрил усы и бородку, купил потертый котелок, старомодный сюртук с чужого плеча, в общем, перестал быть загадочной личностью с темным прошлым, а стал вполне обыкновенным английским охламоном. Снял номер в захолустном отеле и затих.

К тому времени жизнь моя, подлая и никчемная, изрядно мне осточертела и, если бы не книжки, была бы вовсе непосильной ношей. И вот, не знаю уж как, решил я покончить со старыми делами. Полный разгром нашей банды был к тому самым подходящим поводом, так как освобождал меня от страшного рабства. Новые условия моей странной свободы могли быть для кого-то и тягостными, только не для меня. Книги мне заменяли все. Потому, несмотря на безденежье и безделье, я довольно долго довольствовался такой жизнью, изредка подрабатывая колкой дров и починкой телег.

А месяца через три нанялся, наконец, матросом на старую, но добротную трехмачтовую шхуну под названием «Редкий случай», которая возила из Саутгемптона в Бомбей кой-какой товар. Морское дело я неплохо знал с юности и, вспомнив позабытое, стал быстро продвигаться по службе, поскольку трезвые моряки всегда в большой цене. В редкие свободные дни валялся я на диване каких-нибудь дешевых номеров, читал книжки, гулял где-нибудь за городом и мечтал. Настоящих друзей у меня никогда не было, какие друзья у бандита и пропойцы — такие же бандиты и пропойцы. Правда, с тех пор как погорел Гарри Дребадан и отправился на тот свет старина Сэм Грог, спиртного я в рот не брал и не бандитствовал более. Страшный конец моих бывших товарищей меня более чем отрезвил. Чего ради мы так бешено рвались к смерти? К своей и чужой? Чего искали? Каких таких благ? Денег? Но мало кто из нас, включая и нашего страшного главаря, умел ими дорожить. Я, как и все прочие, спускал их за считаные дни, едва успевая купить несколько стоящих книг, хорошего голландского табаку да запас сальных свечей для моих полночных бдений. А все, чем приходилось довольствоваться потом, было двадцать пятого сорта — от выпивки до развлечений и покупалось за сущие гроши. Бесконечные попойки, карты, пьяные дебоши, глупые и, по большей части, зверские шутки — вот тот бесконечный круговорот, в котором проходила наша жизнь. И девицы, нас окружавшие, были под стать этому убожеству: бесстыдные, жадные, вероломные, они представлялись злой карикатурой на весь женский род. Возможно, я, как и большинство моих товарищей, считал бы такую жизнь вполне сносной и даже приятной, если бы не сравнивал ее с другой. А ведь мне было с чем сравнивать. В книгах я легко находил иное и этим только утолял жажду настоящего в моей душе.