Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона

— Согласен, Ватсон, но увы, как не интересна психология сама по себе, все же это не точная наука, чтобы можно было на нее опереться в расследовании. Вот задним числом уяснить себе кое-какие моменты с ее помощью очень даже можно. Помните, например, когда в саду мы беседовали с камердинером, как с лордом Фатрифортом… Ведь я был загипнотизирован этой гениальной игрой. Хотя, конечно, это было что-то большее — перевоплощение, внутренне очень сродное актеру. И ведь отметил же я шрам в виде двух когтей на шее мнимого лорда. Шрамы я фиксирую машинально как возможные приметы. Но все-таки не вспомнил, кто и что говорил мне про такой шрам, и уверяю вас, Ватсон, лодыжка тут ни при чем. Мы иной раз боимся разрушить впечатлившую нас иллюзию от спектакля, оттого и не спешим за кулисы. Вот и учитель сказал, что похожий шрам видел у лорда, но, кажется, с другой стороны. Если бы он хотел, то легко бы догадался, кто есть кто! Но в глубине души, в подсознании, как теперь выражаются, он не хотел таких чудовищных разоблачений. Потому даже гипноз не заставил его это припомнить. Наша память, Ватсон, как напарник в бридже, всегда нам подыгрывает. Мы с легкостью забываем то, о чем помнить нам невыгодно и с такой же легкостью выуживаем из памяти ничтожные мелочи, если они нам льстят. Учитель, сам того не зная, был просто под обаянием личности камердинера, как тот, в свою очередь, под обаянием лорда Фатрифорта. Поэтому в глубине души был убежден: раз его кумир поступает так, а не иначе — значит, так и надо. Уверен, Ватсон, дело в этом. Память наша как фантик с картинкой: вот скатали фантик в шарик — и нет картинки. И хотя она тут, но ее не видно! А расправь фантик — и она опять видна. Только вот что любопытно один шарик мы хотим расправить и рассмотреть, а другой, такой же, отчего-то нет.

— Да, в психологии теперь открывают много любопытного.

— Меня в основном интересует психология преступника.

— Ну, а меня, психология сыщика, — заметил я улыбаясь.

Покинув сквер, мы вскоре очутились на Мортимер-стрит и дойдя до особняка Фатрифортов, решили уж свернуть в тот памятный нам тупик моего дебоширства. Я не был здесь с того самого вечера, когда волею судеб устроил для лондонцев свой сольный концерт, потому и ожидал уже уколов совести или чегото подобного, но вопреки ожиданию отделался только легкомысленным удивлением протрезвевшего кутилы "Эко ведь… меня занесло вчера!"

Сквозь чугунную ограду желтел осенний сад.

— Стойте, Ватсон, слышите?

Я прислушался. Из сада Фатрифортов доносилось какое-то бравурное пение, сопровождаемое странным бряцанием. Правда, по сравнению с моим тогдашним пением, это можно было бы назвать лишь умиротворенным мурлыканьем.

Холмс живо отреагировал:

— Похоже, Ватсон, это тихое местечко вдохновляет людей на публичные выступления, только послушайте. Я вслушался.

Лишь с одним сравню я дружбу настоящим благом —
Плыть по морю штормовому под пиратским флагом!
По морю, Бил, по морю Бил,
под пиратским флагом!
Ие-хо-хо, Бил, ие-хо-хо!
— под пиратским флагом![23]

Тут из-за кустов выскочила самоходная коляска и дребезжа покатила по желтой листве кудрявого инвалида. Остановившись у пышно разросшегося куста боярышника, гигант вытянул свои ручищи, прищурился, клацнул раз-другой большими садовыми ножницами, сдвинул набекрень белый пикейный картуз и, возобновив свое прерванное пение, бодро покатил дальше.

Когда бывший бандит скрылся из глаз, Холмс усмехнулся:

— Что ж, Ватсон, никогда не слышал такого краткого и точного восхваления дружбы. А главное, такого восхитительно-жизнерадостного пения. «Лишь с одним сравню я дружбу настоящим благом, плыть по морю штормовому под пиратским флагом!» Не про нас ли это, Ватсон!?

— Ну, уж под пиратским флагом мы с вами, Холмс, не часто плаваем.

— Зато очень часто за пиратским, друг мой, а это несравненно лучшее.

— Для нас, пожалуй.

— Думаю, и для Била Читателя это лучше, да и для Эда Пуделя тоже раз он поет.

Весь обратный путь мы, как школьники, сбежавшие с уроков, болтали всякий веселый вздор. А когда пришли домой, нас ждал еще один и уже последний сюрприз, касающийся дела Фатрифортов.

Теплый солнечный денек неожиданно закончился холодным и промозглым вечером, когда особенно ценишь уют, чай с ромом и мирные домашние занятия. Мы были поглощены каждый своим делом. Холмс пополнял новыми сведениями свою уникальную картотеку, миссис Хадсон, судя по запахам, долетавшим до нас, готовила грибной соус для картофельных котлет, а я составлял план повести под названием «Страшная комната», припоминая детали этой несравненной эпопеи, когда раздался звонок. Минуту спустя миссис Хадсон доложила:

— Мистер Торлин.

— О! Просите!

Молодой учитель, загорелый и сияющий, вошел в гостиную.

— Здравствуйте, мистер Холмс! Здравствуйте, доктор Ватсон! Памятуя ваше приглашение посетить вас как-нибудь, решил вот зайти. Надеюсь, не помешал…