На этом этапе следующий шаг заключался в изучении подробностей преступления и поиске возможных улик. Я прогулялся к дому вместе с инспектором и увидел все, что хотел увидеть. Мне удалось с абсолютной уверенностью определить, что смертельная рана была нанесена пулей, выпущенной из револьвера с расстояния немногим более четырех ярдов. На одежде не осталось следов от сгоревшего пороха. Следовательно, Алек Каннингем солгал, сказав, что выстрел раздался в тот момент, когда те двое боролись друг с другом. Показания отца и сына совпадали относительно места, где преступник выбежал на дорогу. Однако там проходит широкая канава с влажным земляным дном. Поскольку на почве не осталось следов обуви, я окончательно убедился не только в том, что Каннингемы снова солгали, но и в том, что никакого неизвестного убийцы вообще не было на месте трагедии.
Теперь мне предстояло обдумать мотив этого необычного преступления. С этой целью я сначала попытался раскрыть причину первой кражи в доме мистера Эктона. Со слов полковника я понял, что между вами, мистер Эктон, и Каннингемами ведется судебная тяжба. Разумеется, я сразу предположил, что они проникли в вашу библиотеку с намерением выкрасть некий документ, который мог повлиять на исход дела.
– Совершенно верно, – согласился мистер Эктон. – В их намерениях не может быть никаких сомнений. У меня есть обоснованные претензии на половину нынешнего имения Каннингемов, но если бы они нашли один документ – который, к счастью, находится в сейфе у моих поверенных, – то они, несомненно, укрепили бы свои позиции.
– Вот так, – с улыбкой произнес Холмс. – Это была опасная, безрассудная затея, в которой я уловил влияние молодого Алека Каннингема. Ничего не обнаружив, они попробовали отвести подозрение от себя и представили дело как обычную кражу со взломом, для чего унесли с собой то, что попалось им под руку. Все это достаточно ясно, но оставалось еще несколько туманных моментов. Но важнее всего было найти недостающую часть записки. Я был уверен, что Алек вырвал ее из руки убитого, и почти так же уверен, что он сунул ее в карман своего домашнего халата. Куда же еще он мог положить ее? Вопрос заключался лишь в том, находится ли она там и сейчас или ее перепрятали в другое место. Игра стоила свеч, поэтому я и попросил вас сходить со мной в усадьбу.
Как вы помните, Каннингемы присоединились к нам перед дверью, ведущей на кухню. Конечно, им ни в коем случае нельзя было напоминать о существовании записки, иначе они бы без промедления уничтожили ее. Инспектор уже начал было говорить о том, какое важное значение мы придаем этому документу, но по счастливейшей случайности со мной случилось нечто вроде припадка, и разговор перешел в другое русло.
– Силы небесные! – со смехом воскликнул полковник. – Вы хотите сказать, что наше сочувствие было напрасным? Что вы симулировали нервный припадок?
– С профессиональной точки зрения это было проделано великолепно, – заметил я, с изумлением посмотрев на человека, который не переставал приводить меня в замешательство все новыми проявлениями своей изобретательности.
– Такое умение часто бывает полезным, – сказал Холмс. – Когда я пришел в себя, то с помощью одной не слишком хитроумной уловки смог заставить старого Каннингема написать слово «twelve», чтобы сравнить его с таким же словом, имевшимся в записке.
– Каким же ослом я был! – вырвалось у меня.
– Я заметил, как вы переживали из-за моей слабости, – с улыбкой сказал Холмс. – Прошу прощения, что доставил вам огорчение; я знаю, как вы заботитесь обо мне. Итак, затем мы вместе поднялись наверх. Заметив халат, висевший за дверью в первой комнате, я нарочно опрокинул стол, чтобы ненадолго отвлечь внимание, а сам незаметно вернулся туда, собираясь обыскать карманы халата. Я едва успел достать записку – как я и ожидал, она оказалась в одном из карманов, – когда оба Каннингема набросились на меня и, вполне вероятно, убили бы меня прямо на месте, если бы не ваша своевременная и дружная помощь. Даже сейчас я ощущаю хватку этого молодого человека у себя на горле, а его отец самым нещадным образом выкручивал мне руку, пытаясь отобрать записку. Как видите, они сообразили, что мне все известно, и неожиданный переход от абсолютной уверенности в себе к полному отчаянию сделал их особенно опасными.