Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Стоял один из тех жарких и удушливых дней в августе, когда Бейкер-стрит походила на раскаленную сковороду, а дома, расположенные на ней, выглядевшие сырыми и мрачными в любое другое время года, буквально слепили глаза под ярким солнцем, отражавшимся от их крыш и окон. Шторы в нашей комнате были наполовину спущены. Холмс, свернувшись, лежал на кушетке, читая и перечитывая письмо, полученное им с утренней почтой. А я, живя долгое время в Индии, привык больше переносить жару, чем холод, так что мне не страшны были 30°. В газете не было ничего интересного; парламент был распущен на каникулы. Все, кто мог, уехали из города, и я грустил об аллеях Нью-Фореста и о галечных берегах Южного моря. Но понижение курса ценных бумаг на бирже заставило меня отложить свою поездку, что весьма огорчало меня, между тем, как мой товарищ был равнодушен, так как ни деревья, ни голубое море не имели для него никакой привлекательности. Ему нравилась сутолока пятимиллионного населения, нравилось расставлять сети, бродить, чутко прислушиваясь к малейшему шуму или слуху о нераскрытом преступлении. Восхваление природы не входило в круг его интересов, и единственное разнообразие, которое он позволял себе, это – следовать по пятам злодея из одного города в другой или вглубь страны, в деревню.

Видя, что Холмс не расположен беседовать, я отложил в сторону газету и, растянувшись в кресле, впал в задумчивое настроение. Вдруг мои мысли были прерваны голосом моего друга.

– Вы правы, Ватсон, – сказал он, – это, действительно, страшно нелепая манера решать спор.

– Поистине нелепая! – воскликнул я и сразу подумал: «Каким образом он мог проникнуть в глубину моего сознания и так верно схватить мои мысли?» Я выпрямился на стуле и с явным смущением смотрел на него во все глаза.

– Как это возможно, Холмс?! – воскликнул я. – Это выходит за пределы моих представлений.

Тот от души расхохотался, видя мое замешательство.

– Помните, – ответил он, – на днях я читал рассказ Эдгара По, в котором один тонкий наблюдатель угадывал мысли другого человека, и вы тогда не поверили, назвали рассказ плодом буйной фантазии автора. А когда я стал уверять вас, что и сам могу угадывать чужие мысли, вы скептически отнеслись к моему заявлению.

– О, нет!

– Да, вы ничего не ответили, но я узнал по вашим глазам. Поэтому, когда вы отложили газету и задумались, я очень обрадовался возможности узнать ваши мысли и, как видите, все время участвовал с вами в ваших думах.

– В том рассказе, – возразил я, все еще не удовлетворенный, – наблюдатель выводит свои заключения по действиям человека, за которым он следит. Насколько мне помнится, он спотыкался о камни, смотрел на звезды и так далее. Но я совершенно спокойно сидел в кресле, поэтому для меня непонятно, каким образом вы могли прочесть мои мысли.

– Вы не правы. Выражение лица человека служит верным отблеском его сознания. Когда вы думали, черты лица у вас были верными слугами для выражения ваших чувств.

– Значит, вы проследили за ходом моих мыслей по выражению моего лица?

– Да, по выражению лица, а еще больше по выражению глаз. Не можете ли вы мне сказать, с чего вы начали свои размышления?

– Нет, вряд ли вспомню.

– Ну, в таком случае я вам скажу. Откинув газету, этим вы привлекли мое внимание к себе. Вы устроились поудобнее в кресле, и около минуты сидели с отсутствующим видом. Затем ваш взгляд остановился на портрете генерала Гордона[34] в новой рамке, и по выражению вашего лица я тут заметил, что вы начали думать. Потом посмотрели на портрет Генри Уорда Бичера[35], стоящий на верху этажерки с книгами и еще не вставленный в рамку. И ваша мысль стала совсем ясной. Вы посмотрели на стену, нашли там пустое место и подумали, что надо вставить этот портрет в рамку и повесить здесь, симметрично с портретом генерала Гордона.

– До сих пор вы поразительно верно угадали мои мысли! – воскликнул я.