Шерлок Холмс. Все повести и рассказы о сыщике № 1

Это была длинная улица с чистенькими и немного чопорными двухэтажными кирпичными домами; на каменных крылечках судачили женщины в передниках. Пройдя примерно половину улицы, Лестрейд остановился и постучал в дверь. На стук вышла девочка-служанка. Нас провели в гостиную, где сидела мисс Кушинг. У нее было спокойное лицо с большими кроткими глазами, седеющие волосы прикрывали виски. Она вышивала накидку на кресло. Рядом стояла корзинка с разноцветными нитками.

– Я приказала унести эту гадость в сарай, – сказала она, когда мы с Лестрейдом вошли в комнату. – Забрали бы вы их отсюда!

– Обязательно, мисс Кушинг. Я держал их здесь только для того, чтобы мой друг мистер Холмс взглянул на них в вашем присутствии.

– Зачем же в моем присутствии, сэр?

– Ну, вдруг он захочет вас о чем-нибудь спросить.

– Что тут еще спрашивать? Я же сказала вам, что ничего об этом не знаю.

– Совершенно верно, сударыня, – успокоительно сказал Холмс. – Думаю, вам ужасно надоели с этим делом.

– Еще бы, сэр. Я человек скромный, живу тихо. Мне никогда не доводилось читать свое имя в газетах, и полиция у меня никогда не бывала. Я не позволю, чтобы эту гадость принесли сюда, мистер Лестрейд. Если вы хотите посмотреть на них, вам придется пойти в сарай.

Маленький сарай находился в саду за домом. Лестрейд сходил туда и вынес желтую картонную коробку, кусок оберточной бумаги и веревку. Мы сели на скамейку в конце дорожки, и Холмс принялся рассматривать предметы, которые Лестрейд передавал ему по очереди один за другим.

– Любопытная веревка, – заметил он, поднимая ее к свету и обнюхивая. – Что вы скажете о ней, Лестрейд?

– Она просмолена.

– Правильно. Это кусок просмоленного шпагата. Несомненно, вы также заметили, что мисс Кушинг разрезала веревку ножницами. Это видно по срезам с двух сторон. Это очень важно.

– Не понимаю, что тут важного?

– Важно, что узел остался цел, и что это особенный узел.

– Он завязан очень аккуратно. Я уже обратил на это внимание, – самодовольно сказал Лестрейд.

– Ну, с веревкой все ясно, – улыбаясь, сказал Холмс. – Теперь займемся упаковкой. Оберточная бумага еще сохраняет запах кофе. Как, разве вы этого не заметили? Не может быть никакого сомнения. Адрес написан довольно коряво, печатными буквами: «Мисс С. Кушинг, Кросс-стрит, Кройдон», толстым пером, возможно, «рондо», и очень плохими чернилами. Слово «Кройдон» вначале было написано через «е», которое затем изменили на «о». Итак, посылку отправил мужчина – почерк явно мужской, – не очень образованный и не знающий Кройдона. Далее, коробка желтая, полуфунтовая, из-под паточного табака, ничем не примечательная, если не считать, что в левом нижнем углу имеются отпечатки двух больших пальцев. Наполнена крупной солью, которая применяется при хранении кож и в других случаях, связанных с промышленным сырьем. И в соль положено нечто весьма своеобразное.

С этими словами он вытащил из коробки уши и, подложив доску, стал их внимательно изучать, а мы с Лестрейдом, наклонившись над ним с обеих сторон, смотрели на эти страшные подарки и на серьезное, сосредоточенное лицо Холмса. Наконец он положил их обратно в коробку и некоторое время сидел, глубоко задумавшись.

– Вы, конечно, заметили, – сказал он, наконец, – что это непарные уши?

– Да, я это заметил. Но если это шутка студентов-медиков, им ничего не стоило послать и парные и непарные уши.

– Совершенно верно. Но это отнюдь не шутка.

– Вы уверены в этом?

– Меня уверяет в этом многое. В анатомическом театре в трупы вводят консервирующий раствор. На этих ушах его не заметно. Кроме того, они отрезаны недавно и тупым инструментом, что едва ли бы случилось, если бы это сделал студент. Далее, для консервирующего раствора медик выбрал бы карболку или спирт, но, уж конечно, не крупную соль. Повторяю: это не розыгрыш, перед нами серьезное преступление.

Дрожь пробежала по моему телу, когда я услышал слова Холмса и увидел его помрачневшее лицо. За этим решительным вступлением таилось нечто страшное и необъяснимое. Однако Лестрейд покачал головой, как человек, которого убедили только наполовину.

– Конечно, кое-что есть против этой версии с розыгрышем, – сказал он, – но против другой аргументы гораздо сильнее. Эта женщина последние двадцать лет и в Пендже, и здесь жила тихой добропорядочной жизнью. За эти годы она едва ли хоть один день провела вне дома. Зачем же преступник станет посылать ей доказательства своей вины, ведь она, если только она не превосходная актриса, знает об этом так же мало, как и мы?