Шершавые вирши

Разменяв сердечко по сантиму
На лобзанья изуверных уст,
Скоро стану я невозмутимым
И махну рукой на спазмы чувств.

Упразднив угарность ревнованья

И свиданья в качестве лекарств,
Закалюсь в солончаковой ванне
Неудач в разгадке дам и карт.

Я пройду стальным нахальным танком

Сквозь огонь пронзительных страстей
И прикажут райским пуританкам
Окурить мне опием постель.

1932 Tartu

«Водевиль „Борьба добра и зла“…»

Юрию Иваску

Водевиль «Борьба добра и зла» —
Надоевший боевик театра «Космос»,
А сменить приемы ремесла
Помешала режиссеру косность.

Пусть теперь взамен спины слона

Электроны служат креслом для природы,
Гениальный шулер Сатана
Изучил до мелочей колоду.

Умирают боги и цари,

Но работают, как каторжники, черти,
Злые и голодные псари
Только падалью питающейся смерти.

1932 Tartu

БЕССМЕРТИЕ

Вечность измеряется веками
И пластами умершей земли;
Рассыпаются от ветра камни,
Гаснут солнца в мировой пыли.

Забывается язык звенящих песен

Вместе с их богами у рабов;
Письмена же поедает плесень
Даже в недрах храмов и гробов.

Только простенькая сказка чья-то

До сих пор скитается в толпе,
Да бормочат часто китайчата
Пачки слов пьянчуги Ли-тай-пе.

1932 Pärnu

«Рифмачи выцеживали строки…»

Рифмачи выцеживали строки
Из настойки выхоленных слов.
Фантазировали критики строгие
О странностях их голов.

Девушки влюблялись в поэтов,

Воспевавших экстазно весну…
Но коснулось сокращение бюджета
И духовных подачек муз.

Пришел формалист квартальный,

Поплевал на ладони слегка
И сорвал вывеску: гениальность —
С дверей лирического кабака.

1932 Pärnu

«Незачем небыли рассказывать…»

Незачем небыли рассказывать,
Слагая слова в сонет,
Про сердце — несгораемую кассу,
В которой ни копейки нет.

Тошно до-нельзя изношенным

Бежать за чем то в мираж,
А ремонт на пути невозможен —
Пора выходить в тираж.

Вернусь я в замок семибашенный,

Прикроюсь сладеньким сном,
И надену смирительную рубашку
На мечту о счастьи ином.

1932 Pärnu

«Не умею любить по-Божьему…»

Не умею любить по-Божьему
Пустую, бесплотную душу —
Тоскуют до невозможности
И рот и глаза и уши.

И разве за это взыщется

С безбрежно-жадного сердца?
Весна приходит язычницей
И горе всем иноверцам.

Нам чувств слишком мало роздано

И им ли хиреть в бездельи?
Недаром учуял Розанов,
Что дух — только запах тела.

1932 Pärnu

«Ловля слов позвонче, попевучей…»