Шерсть и снег

Орасио зашагал быстрее. Дорога, извивавшаяся над рекой, была пустынна. Фабричный шум остался позади — стояла удивительная тишина. Однако сразу же после того, как он миновал Борральейру, домишки которой раскинулись по склону, картина изменилась. До сих пор тихая и безлюдная дорога стала шумной: наступал полдень, и множество женщин и детей с корзинками на голове и в руках торопились отнести на фабрики обед своим мужьям и отцам.

Вскоре дорога снова опустела.

Орасио подошел к Алдейя-до-Карвальо. Это предместье Ковильяна, как и все прибрежные поселки, выглядело убогим и унылым: извилистые улички, мрачные тупики, дома, разваливающиеся от ветхости… Особенностью Алдейя-до-Карвальо было то, что большинство тамошних жителей не занимались земледелием или скотоводством, а работали на фабриках Ковильяна.

Орасио был здесь только раз; несмотря на это, он хорошо помнил дом Мануэла Пейшото, с которым прежде пас скот в горах. Был конец мая, и Орасио опасался, что его друг уже перегнал свое стадо на горные пастбища. Но когда он постучался, жена Мануэла, открывшая дверь, успокоила его:

— Он здесь недалеко, выправляет рога у барашков.

— Где это?

Женщина вышла на улицу и подробно объяснила ему дорогу. Орасио поблагодарил и зашагал через поселок, жуя кусок хлеба с сыром, который захватил с собой.

Он нашел Пейшото в поле. Двое его сыновей раздували огонь под кастрюлей, установленной на трех камнях; в ней варились картофелины, они были нужны для выпрямления рогов. Неподалеку в загоне из веревочной сетки, укрепленной на кольях, стадо дожидалось начала операции.

Узнав Орасио, Пейшото бросился ему навстречу:

— Вот неожиданность! Ты здесь? Когда приехал?

Мануэл и Орасио несколько лет кряду пасли стада на лугах, отведенных Мантейгасу и Алдейя-до-Карвальо. Хотя Пейшото был почти на тридцать лет старше Орасио, они подружились. Орасио называл Мануэла «сеньор» и обращался к нему на «вы»; а тот всегда сохранял с Орасио отеческий тон и, конечно, говорил ему «ты». Но это не мешало долгим беседам, которые они вели в глухих горных местах. Зачастую Пейшото откровенничал даже по поводу своих встреч с женщинами, как если бы он и Орасио были одних лет.

Пейшото обнял своего молодого друга.

— Какая радость! Какая радость! Дай-ка мне хорошенько посмотреть на тебя! — Он положил ему руки на плечи и оглядел с ног до головы: — Ну, как тебе жилось в армии? Рассказывай! Садись сюда.

Они уселись на землю. И Орасио принялся отвечать на вопросы старого пастуха. Сыновья Пейшото позабыли об огне, который они поддерживали под кастрюлей, и не спускали глаз с пришельца. Орасио рассказал о своей службе в армии и о том, что он видел в Лиссабоне. Наконец заговорили о жизни в горах. Пейшото пожаловался:

— Какая была ужасная зима! Я уж не знал, чем кормить скот. Пришлось очень дорого заплатить за аренду никудышных заливных лугов…

Орасио, все время ожидавший удобного момента, чтобы объяснить цель своего прихода, воспользовался первой же паузой.

— Я бы хотел поговорить с вами…

По его тону Пейшото решил, что разговор должен происходить наедине. И подал знак сыновьям.

— Тут, собственно, нет никакого секрета… — поспешил заметить Орасио.

Мальчики отошли в сторону. Орасио не хотел говорить Маркесу о том, что собирается жениться. Мануэлу же он рассказал все и поведал свою затаенную мечту, которая и явилась причиной отсрочки свадьбы.

— Не сможете ли вы поговорить с братом, чтобы он устроил меня на фабрику?.. На ту, где он мастером, или на какую-нибудь другую…

— На фабрику? В твоем возрасте? — удивленно спросил Пейшото. Но тут же, увидев выражение лица Орасио, поправился: — Ладно! Раз надо поговорить, я переговорю. И помни: если брат не сделает этого ради меня, значит, это вообще невозможно. Но такое дело сразу не сладить. Оно ведь зависит не только от Матеуса… У хозяина всегда много заявлений… Кем бы ты хотел быть?

— Ткачом.

— Ты знаешь, что тебе придется поступать на фабрику учеником?

— Знаю…

— Я тебе это говорю потому, что ученик зарабатывает очень мало. Иногда проходит много времени, пока он станет рабочим. Это хорошо только для мальчишек. Вместо того чтобы бегать и шалить, они берутся за пряжу и обучаются ремеслу. Все-таки кое-что получают и помогают родителям. Но ты мужчина, даже отслужил в армии. Не знаю, хорошо ли ты подумал…

— Подумал. Подсчитал. Денег я на фабрике заработаю больше, чем у Валадареса, хотя, конечно, там я не платил за харчи, а здесь придется. Но это дело стоящее. А быть пастухом — не жизнь! Для вас это еще куда ни шло, потому что скот ваш. Но при заработке в девяносто эскудо в месяц — столько мне платят — никогда ничего не получится.

Он замолчал. Старик с худым, небритым лицом, в заплатанном пиджаке поверх грязной рубашки без воротничка, задумался.

— Тебе виднее… — наконец проронил он. — Но, может быть, удастся устроиться как-нибудь иначе?