Шешель и шельма

В солидном кабинете солидного нотариуса, а контора была старой и с отличной репутацией, собралось кроме самого хозяина и приведенного туда долгом службы Шешеля пять человек. Три персоны были следователю знакомы, включая основного подозреваемого: родственники покойного.

Пара дальних родственников выглядела сдержанно-спокойными. Печаль они скорее изображали, чем действительно испытывали. А вот Хован Живко казался исключительно мрачным и совсем не тянул на счастливого наследника большого состояния. Надо сказать, выглядел он паршиво: запавшие глаза в обрамлении темных кругов, вертикальная складка на лбу, скорбно опущенные уголки губ — мало общего с тем словесным портретом, который нарисовала Цветана. То есть Чарген. Приукрашивать родственника Ралевича у нее не было никакого резона, значит, Живко изменился за последние дни совершенно самостоятельно. Кажется, он был пьян или мучился тяжелым похмельем, наверное, всю дорогу на дирижабле пил не просыхая. Неужели так подавлен смертью родственника?

Еще двоих присутствующих, пожилого мужчину и тучную женщину с одышкой, Стеван не знал. Последняя, кажется, плакала вполне искренне.

— Ну вот, все в сборе, не будем затягивать, — заговорил нотариус. — Тем более завещание очень краткое и никаких особых условий не содержит.

По итогу оглашения кормилице, женщине с одышкой, и бессменному управляющему загородным поместьем, незнакомому пожилому мужчине, отходила приличная сумма денег содержания и некий «Зеленый дом» соответственно. Вдове кузена предназначался чайный сервиз, какая-то картина и альбом с фотографиями, а двоюродному дядьке — пара серебряных подсвечников и бочонок брадицы. Кажется, в последнем заключалась какая-то им двоим понятная издевка, потому что мужчина скривился и тихо ругнулся себе под нос, но терять лицо и спорить, к счастью, не стал, чем Шешеля приятно удивил. Тому нередко доводилось присутствовать при вот таких оглашениях, и наследники регулярно устраивали грандиозные свары. Порой их приходилось разнимать именно следователю, а иной раз и вызывать стражу в помощь.

Все остальное движимое и недвижимое имущество, ценные бумаги и обязательства по ним, а также прочая, прочая и прочая отходили Ховану Живко. Тот, услышав заключение, расхохотался, но совсем не радостно — зло, нервно.

— Что-то не так, господин Живко? — осведомился нотариус. — Вас что-то не устраивает?

— Да нет, все прекрасно, — осклабился тот. — Жалею вот… дядю. Он сдох, а мне теперь разгребать.

— Желаете отказаться от наследства? — вопросительно поднял брови хозяин кабинета.

— Нет, отчего же? Приятные мелочи, зачем отказываться…

— Про эти приятные мелочи есть дополнение у меня, — вставил Шешель. — Вот, ознакомьтесь, судебное постановление. На движимое и недвижимое имущество господина Ралевича до окончания следствия наложен арест, так что, боюсь, наследникам придется немного повременить со вступлением в наследство. Но если по приговору имущество не будет изъято в пользу Ольбада, вы, конечно…

На этом месте его прервал Живко новым приступом того же жутковато-истерического смеха.

— Ну, дядюшка, ну, сволочь!

— Но позвольте, какой арест? Ведь его убили! — растерялась родственница.

— Тут преступник несколько поторопился. Павле Ралевич подозревался в государственной измене.

Женщины ахнули, даже нотариус заметно растерялся — в подобном он своего клиента явно не подозревал. Только Хован как-то странно хрюкнул от смеха, а Шешель продолжил:

— Вас, господин Живко, я прошу проехать со мной для дачи показаний.

— Поехали, гулять так гулять! — сквозь истерику вновь хрюкнул тот и явно с трудом поднялся.

И Стеван порадовался, что не решил прогуляться пешком, все же тут было недалеко, а взял машину с водителем, предполагая по результатам оглашения завещания арест-другой. Вряд ли Живко дошел бы куда-то в своем нынешнем состоянии. Вблизи от него действительно сильно несло перегаром, но, кажется, Хован был достаточно в себе, чтобы отвечать на вопросы.

Истерический смех душил его до машины, а когда мужчины сели, новоиспеченный наследник мрачно нахохлился в углу дивана, невидящим взглядом сверля проплывающие мимо дома.

Дорога много времени не заняла, подготовка необходимого для разговора — тем более. Допросных в здании комитета хватало, отловить машинистку для записи — дело пары минут, и хотя отвлеченная от собственных дел женщина метала взглядом молнии, но без возражений заняла место в углу у штатной машинки и затрещала ею, заправляя бумагу.

— Приступим, — дождавшись кивка готовой к бою машинистки, заговорил Стеван.

Какое-то время заняли общие, нужные для протокола вопросы — отсылка к делу, фамилия следователя, имя, род занятий свидетеля… Обвинения ему выдвигать Шешель не спешил: в конце концов, против Живко никаких улик, только теоретическая возможность и видимый мотив.

— Какие отношения связывали вас с Ралевичем? Только рабочие или все-таки дружеские?

— Дружеские! — Хован презрительно фыркнул. — С этим? Да он только деньги свои ценил да камушки. На кой они ему только нужны были, солить, что ли?.. Все мало было!