Шесть баллов по Рихтеру

– Сейчас начнется, – сказала она, хоть Феликс и сам, кажется, сообразил.

Трудно было не сообразить.

– Чайник вскипел, – вспомнил Феликс, вышел и через пару минут вернулся с белым электрическим чайником. – Видишь, он маленький. Я сначала, чтоб заварить, вскипятил, а теперь уже, чтоб заварку было чем разбавить.

– А думаешь, в грозу можно? – спросила Тюша.

Ей нравилось, что Феликс сам заваривает чай и ходит с чайником, а не предлагает ей этим заняться. Это было непривычно, но приятно.

– Чай-то пить? – уточнил Феликс. – Не, ты что? В грозу можно сидеть под кроватью или в шкафу. И не шевелиться.

За окном снова громыхнуло. Как будто на железный лист бросили камней.

– Что-то сильная сегодня она, – вздохнула Тюша.

Ей стало тревожно. За родителей, за себя, за Феликса. Вроде еще утром она его знать не знала, а сейчас никого ближе и не было.

Молния осветила комнату ярче люстры. Тюша увидела хлопья пыли в углу, трещину в стене, похожую на устье реки, и тонкий белый шрам на руке у Феликса. Она успела все рассмотреть за мгновение, словно это мгновение растянулось и стало длиннее в несколько раз, чем любое другое.

А потом свет погас и загремело со всех сторон. Гром звучал на таких низких частотах, что у Тюши заложило уши и она прикрыла их ладонями.

Феликс остался на месте, как был, и не пошевелился даже.

Когда гром стих, Тюша схватила чашку и сделала глоток. Она не заметила, как Феликс успел налить чай, но хорошо, что успел. В горле пересохло, и горячего хотелось нестерпимо.

Это был хороший чай, правильный. Крепкий, сладкий, обжигающий. У Тюши редко получался такой. У нее вообще руки росли не совсем из того места. Готовить она не умела, телефоны ломались раз в месяц, а телевизионные пульты не слушались принципиально и включали любую программу кроме той, которую хотела посмотреть Тюша. Даже пульт, управляемый голосом, на Тюшин голос не реагировал почему-то.

Новая вспышка осветила комнату. Тюша поставила чай на стол. Феликс, наоборот, взял чашку и сделал первый глоток. А потом охнул, будто обжегся, и уставился на свои колени.

На улице начался дождь. Сильный. Он согнул ветки и цветы в клумбе у двери, осыпал темными пятнами доски забора и бил в окна.

Между кустами сирени Тюша различила чью-то фигуру. Сначала видно было плохо, потом – лучше и лучше. Этот человек был ей знаком. Тюша видела его вчера, когда приехала. Отца не было дома, и постоялец из ближнего к реке дома – Виктор – помогал им с мамой разгружать вещи. Тюша его сразу запомнила, потому что первым делом он отобрал у нее рюкзак, а вторым – сумку с ноутбуком. Не слишком тяжелую, но все равно за время дороги из города успевшую надоесть до смерти и даже натереть мозоль на ладони. Наверное, только Тюша могла так легко стереть в кровь кожу, больше никто.

Виктор пробирался к сторожке.

Снова сверкнула молния, ударил гром. Изображение в окне стало нечетким и поплыло, будто на экране сломанного телевизора. А потом Виктор исчез. Исчез, как не было.

Тюша смотрела туда, где только что темнел плащ, а теперь остались только ветки и мокрые блестящие листья.

– Куда он делся? – спросила Тюша шепотом.

– Кто? – не понял Феликс.

– Виктор! Виктор шел сюда! А потом исчез. Ты что, не видел?

Она оглянулась на Феликса. Он смотрел не в окно. Он смотрел в чашку, как будто на поверхности чая происходило что-то интересное до невозможности.

– Я не видел, – ответил Феликс ровным голосом. – Я и Виктора-то никакого не знаю.

– Как не знаешь? – подскочила Тюша. – Ты здесь, вообще, сколько живешь?

– Два дня. Мы с отцом приехали и живем. Толком еще не были нигде. У меня даже удочка не собрана.

– А твой отец где?

– Он утром уехал. Утром уехал на острова, вечером вернется.

– А ты почему не уехал с ним? – удивилась Тюша.

Ей показалось это верхом идиотизма – остаться на базе, когда отец уехал на острова. Даже она, девчонка, никогда бы так не поступила. Ну вот только сегодня – и то, потому что папа ее просто оставил здесь, не спрашивая – согласна она или нет.

– А я проспал, – объяснил Феликс. – Он встал в пять утра. А я думал, что тоже встану. Проснулся, но так было лень! И я не пошел с ним. Я решил, что вечером лучше пойду.

– Ага, – кивнула Тюша. – Понимаю.

Она тоже ненавидела вставать ни свет ни заря. Особенно в самом начале каникул, когда хотелось отоспаться и отдохнуть. Это потом можно будет хоть вставать с рассветом, хоть до него же не ложиться.

Она отхлебнула остывший чай и подумала, что они с Феликсом в равном положении. Родители на реке, а они тут, одни. Делай, что хочешь, живи, как знаешь.

Дождь утих и гроза, судя по звуку, отползла на восток.

Тюша и Феликс посидели минут пять молча, а потом Тюша не выдержала.

– Слушай, давай выйдем, – попросила она. – Ну плащи наденем, зонт возьмем. Надо Виктора найти. Странно, что он так пропал. И страшно.

Феликс поднялся со стула.

– Ну пойдем. Не сахарные же.

Тюша порылась в плащах, сложенных в маленькой комнате, и нашла синий, покороче, для себя. И для Феликса тоже нашла – темно-зеленый, с белыми кнопками, застегивающимися под горло.