Шесть быстрых лет, шесть белых зим (СИ)

Глеб, мне сложно даже написать об этом, и уж точно ты никогда не услышишь этого от меня, сказанного вслух. Я нравлюсь Валу Цельешу. Я действительно понравился ему с самого начала, с самой первой встречи. Он запросил данные обо мне, и его финансовые аналитики изучили мой родной город с точки зрения перспективности в качестве рынка сбыта. Химкомбинат, на котором работают мои родители, вполне может стать для «Массара» поставщиком нужного сырья. То, что в пригородной зоне много частных хозяйств, выращивающих лекарственные травы – ещё один огромный плюс для открытия филиала именно у нас.

Как всё сложилось, да? Заинтересованность в моей персоне стала толчком для создания целого предприятия. Как думаешь, мне уже начинать собой гордиться?

Я сказал Цельешу, что несвободен, у меня есть любимый человек. На что он мне ответил, что ему не нужны от меня ни рука, ни сердце. И свои он мне тоже не отдаст. Я ему просто интересен – во всех смыслах. В первую очередь, конечно, как специалист. А всё остальное – приятный бонус.

Глеб, он с самого начала моей работы в «Массаре» ведёт на меня охоту. Ненавязчивую такую. Мы иногда обедаем вместе, ходим на выставки. Цельеш здорово разбирается в современной живописи, а ты же знаешь, что я в искусстве полный профан. Слушаю его, временами забывая закрывать рот. Тогда он смеётся и называет меня барабусом. Знаешь такую аквариумную рыбку? У ней забавный круглый рот, будто она всё время чему-то удивляется.

Когда я так же, открыв рот, слушал тебя, ты тоже смеялся и легонько стукал меня снизу по подбородку. Я помню, Глеб.

Глеб, я не знаю, сколько я ещё смогу уклоняться от руки Вала Цельеша, когда он тянется тихонько стукнуть меня снизу по подбородку.

Он совсем не похож на тебя. Ничем – ни лицом, ни фигурой, ни тембром голоса. Он другой. Мне не приходится сравнивать его с тобой. Он просто совсем другой.

Я могу сколько угодно врать Кристин, мы с ней теперь постоянно выбираемся в походы по магазинам. Она заядлый шопоголик, а мне… Мне, Глеб, понравилось красиво одеваться. Ты удивлён? Я сам не перестаю удивляться, но факт есть факт. Так вот, я могу врать ей, врать тому же Милошу – кстати, он подписал контракт с «Медисайнен» ещё на пять лет, и мы по-прежнему дружим. Я могу вообще всем врать, что счастлив в своём гордом одиночестве. Что мне не хочется близости, что я всегда прекрасно высыпаюсь, потому что сплю один.

Я себе врать не могу. Я устал. Устал быть всё время один. Глеб, я устал!

Если бы мы с тобой хотя бы переписывались. Если бы хотя бы раз в неделю, да даже раз в месяц я слышал твой голос, видел тебя по скайпу – мне было бы легче. Но ещё больше года до того времени, когда ты выберешься из этой своей засекреченной лаборатории. Знаешь, я не удивлюсь, если то, чем ты занимаешься – для военных. Только в армии такой уровень секретности, что запрещены любые контакты с внешним миром. Или в НАСА. Вы там создаёте новую расу, биохимически приспособленную жевать камни и пить жидкий азот? Какую я чушь сейчас пишу, господи.

Глеб, я не забыл тебя. Ни одного дня, ни одной ночи из тех, что у нас с тобой были. Но когда мы прощались, ты ничего определённого не сказал. Ты сам не знал, что делать, да? Я точно могу сказать, что мы с тобой подходим друг другу, полностью. Но ведь на одной постели не построишь нормальных отношений. А на всё остальное нам просто не хватило времени.

А знаешь ещё что? Ты как-то сразу дал мне понять, что все решения – за тобой. Ты настолько привык за всё отвечать сам, что окружающих считаешь беспомощными детьми. Многих это устраивает, да? Я только одного человека знаю из твоей научной группы, кто осмеливался с тобой спорить – Марию Говорову. А, ещё Дима, твой секретарь. Он тебе никогда не возражал вслух, но часто делал всё по-своему. Скажи, ты же не замечал? А я видел, пока работал на кафедре. Дима никогда не делал ничего в ущерб тебе, просто перекидывал часть твоих забот на других – без твоего ведома. Он замечательный и настоящий профи. Ты в курсе, Глеб?

Кого ты видел по-настоящему, пока был рядом со мной? Марию, Сашу, Анюту? Ты их видел? Ты осознавал, что они умеют жить своим умом? Твоя бесконечная опека над ними – она так хорошо была заметна мне, я же со стороны смотрел. Ты стремился разрулить все проблемы Говоровых сам, иногда даже не спрашивая – нужно ли это им. Не помнишь за собой такого? А я помню.

Наверное, потому, что я тебя ревновал к ним. Ты проводил с ними больше времени, чем со мной, намного больше. И хотя я к ним тоже хорошо отношусь – особенно к Анютке, она вне конкуренции – мне всё равно было обидно.

Я тебя не виню. У тебя нет никого ближе этой семьи, я понимаю.

А я просто не успел стать твоей семьёй, ведь в этом дело, да?

Или ты не позволил стать мне твоей семьёй? Оставил между нами некую дистанцию, чтобы была возможность уйти. Неважно, кто первый захочет уйти – дистанция такая, что можно даже одновременно разбежаться.

Ведь всё так? Я был с тобой, я был твоим целиком – а ты? Нет, я же прав? Только какой-то частью себя ты позволял мне владеть.