Шесть дней Кондора. Тень Кондора. Последние дни Кондора

Мужчина любил решать ребусы – любил с самого детства. Это ведь так здорово – разгадать загадку, придуманную кем-то, совершенно тебе незнакомым. Он вообще любил тайны – от обычных игр в шарады и до загадок истории. Впрочем, его восхищала жизнь как таковая – в конце концов, жизнь ведь тоже загадка, верно?

Он посмотрел на распростертое на кровати тело Малькольма.

Восхитительно, подумал он, просто восхитительно. Еще большее восхищение вызывал у него способ, с помощью которого он собирался решить этот ребус. Взгляд его скользнул по голой руке Малькольма. Чуть выше локтя на коже темнели три крошечные точки. Девушка в другом конце комнаты убирала в футляр инструменты. Что ж, нельзя не признать, она хорошо знает свое дело. Это как раз то, что сейчас нужно. Как бы ему ни нравилась работа с психотропными препаратами, хорошо, что прислали именно ее, – в противном случае ему пришлось бы тратить время на то, чему ее обучили в Центре, а у него была совсем другая специальность.

Девушка обернулась. Она не произнесла ни слова, но явно ожидала его распоряжений.

– Кажется, – произнес он по-английски, – ситуация изменилась настолько, что нам стоит посоветоваться с начальством.

Это удивило девушку.

– Но зачем? Вряд ли они предложат нечто новое. Ко времени, когда они свяжутся с директором, будет поздно что-то менять.

– Знаю, – отозвался ее спутник. – Но наше начальство имеет право одобрить план, который я предложу.

Девушка промолчала, но было заметно, что ей это не нравится. Маловато у нее интереса к жизни. Как все-таки удачно вышло, что руководителем назначили его! Он почти не менял тона, но теперь в его голосе зазвенели командные нотки.

– Посмотри за ним до моего возвращения и выведай о нем все, что сможешь. Не сухие даты, а его личность – пристрастия, антипатии, страхи. Страхи важнее всего. Я не ожидаю от тебя чудес психоанализа, но хочу, чтобы ты с ним хорошо познакомилась. Это может помочь вытянуть из него пару-другую важных личных тайн. А их, в свою очередь, можно при необходимости использовать против него.

– Вы собираетесь сохранить ему жизнь?

– Более того, товарищ, я намерен его использовать.

– Но как? Не думаю, чтобы его можно было подкупить или обратить. Мы могли бы, конечно, запугать его, чтобы заставить действовать в нашу пользу, но от него ведь никакого толку. Он даже не профессионал. Зачем ему нам помогать?

– Затем, что в конечном счете нам нужно одно и то же. Все, что известно американцам, – это что сюда направляется советский агент, а их покойник каким-то образом связан с другим советским агентом по имени Крумин. Им нужен Крумин. Мне кажется, мы сможем убедить этого Кондора нам помочь.

– А для этого вам нужно связаться с начальством?

– И немедленно. Мы можем продержать американца здесь до вечера. Если он не выйдет с ними на связь, он все равно что покойник. Мне не нужно, чтобы в наши дела встревало его начальство. Они неминуемо заинтересуются нами, и к тому же они ведь упертые, слишком любят делать все по-своему.

– И как долго нам придется держать его под контролем?

– Неделю, максимум десять дней. События разворачиваются слишком быстро, так что вряд ли все продлится дольше.

Девушка даже не пыталась скрыть своего скептицизма.

– Вы думаете, у нас получится?

– Разумеется. Это вполне в наших силах. А теперь за работу. Я вернусь к половине пятого.

– А что, если они не одобрят вашей идеи?

Мужчина нахмурился.

– Ну, это будет не так интересно, но не страшно: просто станем действовать согласно изначальному плану.

Он повернулся и, насвистывая, спустился по лестнице. Девушка смотрела в окно, как он, надев куртку, садится в машину и отъезжает. Она вздохнула, постояла у окна еще несколько минут и направилась к конторке за инструментами. Спустя две минуты после того, как она выдернула иглу шприца из руки Малькольма, тот застонал. Полностью в сознание он не пришел, балансируя где-то на грани забытья. Медленно, очень медленно девушка начала задавать вопросы.

В голове у Малькольма клубились сны: какие-то уродливые, отвратительные фантазии всплывали, сплетались, срастались друг с другом, вызывая у него странную смесь страха и омерзения. Это продолжалось мучительно долго, и все время та часть его сознания, которая пыталась цепляться за реальность, бессильно наблюдала за происходящим. Первые более-менее внятные мысли, которые смогли пробиться сквозь эту дрему, потрясли его почти до слез.