Шесть соток для Робинзона

– Наше предприятие государственное, цены мы сами не устанавливаем. У вас очень дорогое изделие, но я обязана оценить раритет как золотой лом исключительно по весу, без учета художественной ценности. Получите за него копейки. Если хотите заложить его, а потом выкупить, тогда ладно, а ежели намерены продать, то советую пообщаться с одной обеспеченной женщиной. Давайте сегодня встретимся по этому адресу.

И подсовывала сдатчице записочку с названием улицы. Дальше события развивались по отработанной схеме. Лейла приводила владелицу раритета к клиентке, и все оставались довольны друг другом.

– Я многим людям добро сделала, – говорила сейчас Ибрагимова, глядя на меня в упор, – немало сорокоустов бабулечки за мое здоровье заказывали, поэтому я хорошо себя чувствую. Благодаря мне старухи не голодали. В ломбарде им бы за колечко максимум двадцать-тридцать рублей дали, а артистки – балерины – директора продмагов платили тысячи. Это состояние для голодных старух. Да и покупающая сторона меня ценила, я всегда билеты на премьеры имела, в лучшем ряду сидела. А вокруг народ разодетый, в золоте-бриллиантах. Гляну на украшения и вижу: это при моем содействии получено, вон то – тоже…

Лейла умолкла, а я на всякий случай улыбнулась и кивнула. Ибрагимова старательно дистанцировалась от соседей, опасалась, что те станут обращаться к ней в случае напряга с деньгами, попросят пропустить их по дружбе к окошку без очереди или будут клянчить об увеличении выдаваемой ссуды. Но тем, кто не жил рядом с ней, оценщица была прямо мать родная. Сводила продавца с покупателем и, конечно же, имела процент за свои услуги. Ну и как оценить деятельность дамы? С одной стороны, она преступница, которая лишала государство прибыли, с другой это самое государство грабило несчастных, попавших в финансовый капкан людей. Ломбард выплачивал за уникальные вещи медяки, а покупатели от Лейлы Ахатовны давали нуждающимся достойные деньги.

Хозяйка оперлась на ручку кресла и продолжила рассказ.

Благодаря стараниям Лейлы материальное положение Ксении постепенно стало выправляться и в конце концов укрепилось до такой степени, что Жрачкины переехали из своей трущобы в хорошую квартиру. Тут опять не обошлось без доброй помощи старшей подруги, которая, узнав, что один из ее соседей собирается навсегда покинуть Москву, быстро сообщила об этом Ксении, помогла через своих знакомых оформить так называемый обмен с доплатой и одолжила недостающие средства.

У Ибрагимовой не было детей, и одно время, пока Вадим учился в младших классах, она считала мальчика чуть ли не своим племянником, баловала его, дарила игрушки, конфеты. Но потом отношение ее к сыну приятельницы стало меняться.

Лет в четырнадцать Вадик стал невыносим. Нет, он не пил, не курил, не употреблял наркотики, отлично учился и, на взгляд постороннего наблюдателя, мог показаться идеальным подростком. Проблема крылась в другом – Вадим стыдился Ксюши. Ему не нравилось место работы мамы, и если кто-то спрашивал, где она служит, не моргнув глазом парень отвечал:

– Она бухгалтер.

Впервые узнав об этом, Лейла Ахатовна страшно возмутилась и отчитала Вадика.

– Ломбард нас кормит и поит. Что плохого в работе оценщицы?

– Все! – с вызовом ответил парень. – Вы людей обворовываете, а сами прекрасно живете!

Ибрагимова попыталась вразумить маленького хама, но тот упорно стоял на своем. И тогда Лейла предложила:

– Раз мама, по твоему мнению, грабительница, так откажись питаться и одеваться за ее счет. Осуждаешь Ксюшу, ни одной копейки самостоятельно не заработав.

– Она обязана заботиться о ребенке! – взвился Вадим. – Я ее не просил меня рожать!

Многие родители рано или поздно слышат от своих отпрысков подобные злые слова, но стараются не расстраиваться, понимают: в организме недоросля бушуют гормоны, скоро все утрясется, и сыну-дочери станет стыдно за свою грубость.

Но, повторяю, у Лейлы не было детей, и по складу характера она не принадлежит к людям, которые сглаживают острые углы, поэтому отношения между ней и подростком натянулись до предела. И надо заметить, что любимый сынок Ксюши вел себя на редкость мерзко.

Глава 24

Лет в пятнадцать Вадик категорически заявил матери, что они должны сменить фамилию.

– Почему? – изумилась Ксения и услышала в ответ:

– Не хочу краснеть, показывая паспорт. «Жрачкин» звучит ужасно.

Но Ксения не пошла на поводу у сына. Она спокойно сказала:

– Фамилия досталась мне от предков. Раз никто ее до нас не менял, то и я не буду, не хочу обижать свой род.

– Почему я должен заботиться о каких-то давно умерших идиотах, которые назывались Жрачкиными? – завопил Вадим. – Хочу быть Мирославским!

– Вырастешь и называйся хоть царем египетским! – вспылила Ксюша.

Вадим притих. Но потом опять принялся нападать на мать.

– Ребенок имеет право носить фамилию одного из родителей. Ты Жрачкина, а папа кто? Немедленно расскажи мне об отце!

– Он давно умер, – солгала мать.

– Но фамилия у него была! – взвился Вадик.