Шесть тонн ванильного мороженого

Мне никогда раньше не доводилось взламывать двери – все оказалось не так сложно. Из поленницы я выбрал увесистую чурку и в три удара сбил замок – гвозди и петли были насквозь ржавые.

– Фига себе! – раздалось за моей спиной. – Отель супер класс!

– Кому я сказал ждать в…

– Ты что, замок расфигачил? Полный улет! Я думала – ты сладкий додик, а ты зверский питбул!

Холли взбежала на крыльцо и, распахнув дверь, гаркнула в темноту:

– Эй! Есть кто живой?

11

Из дома пахнуло холодом и сырой золой. Я достал телефон, выставив его перед собой, точно священный талисман, осторожно перешагнул порог. Холли, шумно сопя, вцепилась в рукав моей куртки. В мутном свете телефонного дисплея я разглядел силуэт настольной лампы. На ощупь нашел выключатель.

Это была обычная охотничья лачуга: две койки из струганных досок, грубый приземистый стол, две деревянные скамьи. На полу валялась шкура вполне убитого медведя. Холли подняла одну из лап – черные когти были длиной с мой мизинец. Печь, пузатая и важная, похожая на чугунную бочку, явно являлась центральным элементом интерьера – она стояла посередине комнаты, в потолок уходила черная металлическая труба. Рядом с печью кто-то аккуратно сложил березовые дрова, тут же была стопка газет и два коробка спичек. Я взял один, потряс, спички весело загремели внутри.

– Ну? – я повернулся к Холли.

– Супергнусная дыра! Но в этой тошнотворности и заключается ее прелесть… – Холли нырнула под стол и вытащила охотничий патрон. – Ух ты, пуля!…Да, прелесть такого рода, когда уродство настолько мерзко, что становится почти красивым. Вроде тех лупоглазых собачонок, знаешь? Или вот как эта гадость!

Она ткнула пальцем в черную кабанью голову, прибитую к стене. Чучело было мастерским, кабан казался почти живым. Слева висела грустная косуля, справа торчал ржавый крюк.

Я осмотрел трубу – нашел вьюшку, открыл. Присел на корточки, распахнул дверь в печь, заглянул внутрь. В трубе тихо пел ветер. Скомкав газету (передовица была про казнь Саддама Хусейна – почти античная история), я соорудил из тонких чурок что-то вроде вигвама и поджег. Бумага быстро занялась, усатый диктатор сморщился и почернел, рыжее пламя перекинулось на дрова, те затрещали, и через минуту в печи уже вовсю гудел огонь. Холли нагнулась и подставила ладошки.

– Настоящий бойскаут. – Она не очень умело подмигнула мне.

Я вернулся к машине, сел за руль. Бензина осталось меньше четверти бака. Развернулся, отогнал «Кадиллак» к обочине и заглушил мотор. Открыл багажник, вытащил сумку и розовый чемодан Холли.

В избе стало ощутимо теплей, я снял куртку, сунул в печь еще пару поленьев. Холли тоже стянула куртку, подумав, сняла и сапоги. Уселась на шкуре.

– Офигительно жрать охота! – Она по-кошачьи вытянулась, потом сплела ноги в какой-то немыслимый узел. Посмотрела на меня.

Я придвинул скамейку к печке, сел верхом. Подавшись вперед, уткнул подбородок в ладони. Печь пела густым басом, натужно, точно гигантский шмель. Сквозь закопченное стекло в дверце был виден огонь, красный, неистовый, он бился внутри, словно пытаясь вырваться на волю. От упругого жара лицу стало щекотно. Изба начала оттаивать, оживать – горьковато запахло старым деревом, по комнате пополз теплый и сухой дух. То тут, то там раздавалось поскрипывание, тихое потрескивание, казалось, в темных углах просыпались какие-то таинственные существа. Наверху что-то звучно крякнуло.

– Ты слышал? – Холли настороженно ткнула пальцем в потолок. – А?

– Призраки, – усмехнулся я. – И привидения.

– Дурак, – обиделась она, но, тут же передумав, спросила: – А ты веришь во все эти дела? Сверхъестественные?

Я неопределенно пожал плечами, меня гораздо больше занимал вопрос естественного порядка, прагматический вопрос – как нам выбраться из этой глухомани с четвертью бака и дохлым аккумулятором.

– Мы с Джастином, – начала Холли. – Ну еще до этого… происшествия…

– Угу. – Я повернулся к ней. – Происшествия в школе, да?

– Да, до этого. – Она стала серьезной. – Мы с ним были в одном старом доме на Лонг-Айленд…

– Как вас занесло на Лонг-Айленд?

– Не перебивай! Какая разница? – возмутилась она. – А то не буду рассказывать!

Я смиренно сложил ладони.

– Мы там ходили по всяким коридорам и комнатам, жуткий такой дом, старый… А Джастин, он все время останавливался, вроде как что-то там слушал. Прислушивался. Я тоже слушала, но ничего не услышала. Он, Джастин, потом меня спрашивает: ты, говорит, старика видела этого? Какого старика? Я обалдела просто, тут, кроме нас, вообще никого и нет! А он говорит – тут старик за нами ходит, ходит и улыбается.

Она сделала большие глаза, я понимающе кивнул.

– А после, внизу, на камине, там стояли разные фотографии, древние, им лет пятьсот. Такие желтые. И там этот старик был – на фотографии, сам жуткий, на филина похож. У меня даже мурашки по спине, представляешь? А Джастин говорит – вот он, перед камином в кресле сидит. Старик этот. Сидит и улыбается. А я вижу пустое кресло и ни фига больше! Но все равно жутко.

– Так Джастин может видеть мертвых?

– Мог… Сейчас уже нет.

Мы помолчали, глядя в огонь.