Шесть тонн ванильного мороженого

– Постараюсь. – Я проглотил мороженое, ничего вкуснее я в жизни не ел. – Еще можно?

– Конечно! – Она зачерпнула еще. – Конечно! Тут его пропасть, этого мороженого! Ешь сколько влезет, и все бесплатно, целых шесть тонн.

– Где тут?

– Да там! – Она мотнула головой в сторону двери с тигром. – За лазаретом, в сарае. Вчера грузовик перевернулся, вез мороженое с фабрики. Пожарники весь день это мороженое собирали, складывали… Там, в сарае, битком, под самую крышу. Бери – не хочу. Они говорят, хорошо, что медведи спят, а то бы все тут были…

Она улыбнулась, протянула мне ложку. На полпути задержала руку, строго посмотрела.

– Только, пожалуйста, без…

– Без слюней, – уверил я Холли и послушно открыл рот.

Сахарная мельница

Я сделал шаг в сторону, вонзил лопату в землю. Поддел дерн. Запахло травой – сочной, майской, словно кто-то постриг газон. Я поддевал и срезал дерн, отбрасывал зеленые пласты в сторону. В ярком свете фар каждая травинка мокро блестела, иногда на черной изнанке извивался рубиновый червь. Червей было много.

Очистив от травы метровый квадрат, начал копать. Лопата легко входила в грунт, порой лезвие звонко натыкалось на мелкий камень. Попадались корни, хилые, толщиной с палец, я легко перерубал их. Сначала я откидывал землю, потом начал складывать ее аккуратным холмом.

1

Границу штата мы пересекли в полдень. Миль через сорок нам в лобовое стекло врезалась какая-то мелкая птица, стукнулась с тугим яблочным звуком. Я вздрогнул, Мэлори ойкнула. В зеркале я мельком увидел темный комок на дороге. Около двух въехали в Бристоль. Колючая крупа, которая сыпала последние полчаса, превратилась в полноценный снег. Мохнатый и ленивый, он валил с рождественским размахом. Было пятнадцатое апреля.

– Добро пожаловать в Вермонт! Я – Хэлен Свенсон. – Мужиковатая тетка протянула руку мне, после Мэлори. – Как Нью-Йорк?

– Шорты, майки. Зеленая трава и тюльпаны, – ответил я.

Хэлен Свенсон засмеялась, выставив лошадиные зубы отменной белизны. Засмеялась так, будто снегопад был ее проделкой.

– У нас три дома… – Она заглянула в синюю папку с бумагами. – Вы мне написали, что хотите… – Она начала читать имейл Мэлори месячной давности.

Бристоль на глазах седел. Снег плотно ложился на голые ветки, на провода, на камни мощеного тротуара. Свисал толстыми пирогами с крыш приземистых домов. Важное здание – суд или мэрия – с белыми колоннами и классическим портиком постепенно растаяло, оставив в мутном воздухе прозрачный намек на золоченый купол со статуей на маковке.

– Давайте в машине? – перебил я, стряхивая с волос снег. Мэлори искоса глянула на меня. Тетка Свенсон закрыла синюю папку, кивнула на свой грязный джип, я открыл переднюю дверь для Мэлори. Сам сел сзади. Воняло псиной, на сиденье валялся истерзанный теннисный мяч.

– Сейчас межсезонье. – Свенсон лихо вырулила на дорогу и дала газ. – Лыжный сезон кончился…

– Вы шутите! – Я не сдержался и засмеялся.

Дворники вовсю шуровали по стеклу, дорога просматривалась метров на пятнадцать.

– Межсезонье – это хорошо, – продолжила невозмутимая Свенсон. – Плохо, что на три месяца.

– Ну, может, на четыре, – сказала Мэлори, почти оправдываясь. – Как получится.

– Все равно. Вам же нужен полноценный дом. А на короткий срок сдают или охотничьи хибары, или лачуги для лыжников.

– Нам нужен полноценный дом, – подтвердил я.

Мэлори в марте уволилась из своей адвокатской конторы. Решила взять тайм-аут до осени, «разобраться в себе» – так она назвала это. Я дописывал сценарий для «Дискавери», обычная бодяга: акулы, бикини, пальмы. Застрял на середине.

Наша квартира на Риверсайд-драйв стала неожиданно тесной, повсюду я натыкался на Мэлори. В гостиной бубнил телевизор, на кухне голосило радио. Когда я уговорил ее надеть наушники, выяснилось, что Мэлори обожает подпевать. Мне и раньше хватало сюрпризов – жизнь с Мэлори напоминала хождение по темной лестнице: то лишняя ступенька, то одной не хватает. Просто раньше мы мало виделись – по вечерам, в выходные да на отдыхе.

У меня было смутное представление о ее работе. Из конторы она приносила какие-то толстые папки с кучей бумаг, ей звонили даже по воскресеньям. Разговоры велись долгие и непонятные.

Почему мы выбрали Вермонт, я не помню. Наверное, Мэлори так решила. За семь лет я приучил себя не спорить по пустякам – Вермонт так Вермонт.

Дорога резко пошла вверх, Свенсон воткнула третью и утопила газ. Машину занесло, потом колеса снова попали в колею. Колея была разбитая, нас болтало. Слюнявый мяч катался по сиденью, со стуком ударяясь в дверь. Я смахнул его на пол.

– В горах дороги еще не растаяли, они тут грунтовые, – объясняла Свенсон. – За зиму их раздолбили, да еще наледь…

– А асфальт? – спросила Мэлори.

– Не-е, асфальт нельзя, – засмеялась Свенсон. – Слишком дорого. И непрактично – представляете, всю эту механику, все эти катки тащить наверх?

Я вырос в Москве и знал, как выглядит асфальтированная дорога после хорошей зимы.

– А так… – Свенсон притормозила перед лужей. – А так грейдер пройдет, разровняет, и будет дорожка не хуже новой.