Шесть зарядов

Священник упал, не издав ни звука. Я попал точно в сердце, и смерть наступила мгновенно. Понимаю – грех убивать служителя Господа, и вдвойне грех убивать того, кто только что помог тебе, как врач. Но вопрос был – он или я. Не знаю точно, какого судью он имел в виду – того кто отправляет людей на виселицу или того, кто потом решает куда девать их души, но я пока не был готов видеть ни того, ни другого.

Хорошо, что поп не успел ни позвонить в колокол, ни выстрелить. Теперь до утра сюда никто не придёт, а я за это время успею убраться! Так я думал, но видно мне суждено было в тот раз ошибаться на каждом шагу.

Во-первых, лошадь мэра мне больше не далась. Она действительно паслась здесь же возле церкви, но, увидев, что я подхожу, стала недоверчиво фыркать, брыкаться, лягаться и отбегать на недосягаемое для рук расстояние. Успокоить её, как накануне, не получалось, и в конце концов я оставил эту затею.

Во-вторых, я тогда не подумал, что раз в городе случилась такая кутерьма, то там будут раненые, которым потребуется медицинская помощь, умирающие, которым нужен священник, погибшие, которых требуется отпеть и их родственники, которым необходимо утешение. Это означало, что за моими попом скоро придут, ну и, конечно, обнаружат, что ему самому требуется кто-то для проводов в мир иной.

Я снял фонарь со входа в церковь с помощью шеста с крюком, стоявшего здесь же, и отправился на поиски жилья того, кого только что убил. Цель моя была очевидна – домик священника должен быть где-то рядом, а при нём обязательно будет конюшня, в которой найдется, кого оседлать. На сей раз я не повторил ошибки, которую допустил в салуне – винчестер попа и полный патронташ позволили мне почувствовать себя человеком.

Лошадь в конюшне нашлась, но не такая, о которой мечтает ковбой. Седло здесь тоже было, как и уздечка, но хозяин этой невзрачной кобылки чаще запрягал её в коляску, чем ездил верхом. Пока я размышлял, как мне поступить – оседлать ли эту дохленькую лошадку или воспользоваться уродливой бричкой попа, на улице послышались голоса.

– В доме его нет, – говорил один из новоприбывших другому. – Наверное, он в церкви. Только странно, что фонарь не горит.

Я тут же погасил церковный фонарь, свет от которого никто не заметил, и метнулся за пирамиду сенных брикетов, сложенную в углу. И вовремя – в конюшню заглянули.

– Его лошадь здесь! – крикнул один из пришедших. – Значит, он точно в церкви. Я сбегаю!

– Сбегай, а я тут побуду, – ответил второй, и топот ног его спутника затих вдали.

Мне надо было соображать быстрее. Вот сейчас тот, кто побежал в церковь обнаружит тело священника и поднимет тревогу. Скорее всего, он станет звонить в колокол, и тогда часть горожан бросит тушить пожары, и явится сюда…

И тут я сообразил – ведь эти двое прибыли сюда на лошадях! Наверное, я не слышал топот из-за треска пожара, который так и гудел на всю округу, а может быть, это поповская настойка так на меня подействовала. Как бы то ни было, но лошади эти мне пригодятся. Обе! Вот только надо разобраться с их хозяевами.

Я не душегуб, зря никого убивать не стану. Мужик, оставшийся во дворе, производил шума больше чем медведь в орешнике – ходил туда-сюда, курил, размахивал руками, что-то бубнил себе под нос. Подойти сзади и перехватить ему горло ножом ничего не стоило, но я поступил иначе. Удар приклада в затылок отправил парня в страну сновидений. Если бы мне удалось подкараулить второго, то я поступил бы с ним точно так же, но мне не повезло…

Со стороны церкви раздался душераздирающий вопль, и сразу ударил набат! Я понял, что время для меня пошло на секунды, схватил факел, торчавший здесь же воткнутым в землю, и побежал вокруг домика священника, озираясь, как полоумный!

Лошади действительно нашлись за домом, привязанные к дереву. С ними хлопот не было – я отхватил поводья ножом, позаимствованным у поверженного только что бедолаги, отшвырнул факел и вскочил в седло одного жеребца, держа в поводу второго!

Сейчас дорогу я видел хорошо и без факела. Она вела от домика священника к городу, но на полпути разветвлялась и уходила куда-то за холмы. Я выбрал этот путь. После всего что случилось, возвращаться в лагерь было бы безумием.

Когда у вас две лошади, можно скакать до тех пор, пока силы не закончатся у самого всадника. Я скакал, хоть усталость давно должна была свалить меня, так-как была помножена на потерю крови. Но что-то держало меня в седле, то ли жажда жизни, то ли настойка священника, которую я прихватил с собой и время от времени к ней прикладывался.

Когда я чувствовал, что скакун подо мной начинает уставать, останавливался и пересаживался на другого, и скачка продолжалась. Не знаю, сколько прошло времени. С одной стороны мои нервы были взвинчены и натянуты, как струны на банджо, а с другой стороны я как будто спал… В результате я ухитрился без остановки пересечь огромную пустошь, считавшуюся почти непроходимой, но я почти не помню, как это сделал.