Шестая койка и другие истории из жизни Паровозова

Сколько раз, когда я драил полы и стены, возил каталки с мертвецами, умывал и перестилал больных, таскал судна, я думал: какое бы потрясающее открытие сделали мои домашние, если бы они застали меня за этим занятием. Я даже посуду за собой дома мыл без энтузиазма, а тут такое вытворял, что самому вспоминать удивительно.

Тут надо с прискорбием признать, что количество у меня так и не переросло качество. Как я ни старался, у большинства уборка получалась куда лучше.

Но в ту ночь я захотел доказать всем, а прежде всего самому себе, что я и убраться смогу не хуже прочих. И добился такого великолепия, какое у меня до этого не получалось и близко. Я намыл все тумбочки, все кровати, все аппараты, все мониторы, все шкафы. Я поменял во всех емкостях растворы. Я натер все многочисленные металлические поверхности смесью нашатыря и перекиси, и все сверкало и переливалось, как увиденные много позже витрины знаменитых часовых магазинов города Цюриха. А пол я вымыл трижды и уже в финале в самых дальних и малодоступных углах протер его белоснежной, смоченной в воде пеленкой, которая осталась такой же девственно-чистой. Это был мой триумф.

Понимая всю зыбкость мною сотворенного, я решил зафиксировать свое достижение. А то еще привезут бедолагу, как это водится, в ночи, всего в крови, бензине и рвоте — и прощай мой сверкающий чертог. Поэтому я сбегал в соседний первый блок и призвал в свидетельницы медсестру Инну Жукову. У Инны Жуковой была длинная коса толщиной в руку, тяжелые роговые очки, она занималась большим теннисом и собиралась летом поступать в институт.

— Инка! — сказал я ей. — Злые языки утверждают, что я халтурно убираюсь. Должен тебе сообщить, что все это гнусная клевета. Пойдем, посмотришь, какую красоту я навел, и будешь еще всем про это рассказывать.

Как подобает джентльмену, я первой пропустил ее в свой блок, и лишь она сделала первый шаг, как тут же запнулась, застыла на пороге, не двигаясь с места. Сначала мне померещилось, что ее поразила невероятная красота, мною наведенная, но достаточно быстро я сообразил, что дело в чем-то другом. Инна Жукова явно смотрела в одну точку, и очки ее медленно поднимались на лоб.

Когда я ее все-таки отпихнул и влетел в блок, то мне бросилась в глаза пустота двух дальних коек. Первый больной, с панкреатитом и в алкогольном делирии, обнаружился немедленно. Он лежал на полу, привалившись к тумбочке, недовольно мычал что-то матерное, а одна рука его оставалась фиксированной к кровати специальной вязкой из эластичного бинта. Он все сутки напролет собирался сбегать в винный, вот, значит, и сподобился. А то, что на соседней койке не оказалось Виталика Ведерникова, было гораздо хуже. И увидел я его далеко не сразу. Он умудрился так ловко закатиться за хромированную финскую кровать, что полностью под ней скрылся.

Нет, конечно, наши больные периодически устраивают что-то подобное, но так вот, чтоб двое решили одновременно прогуляться, не сговариваясь, да еще всего за минуту моего отсутствия, такого еще не бывало.

Когда я подлетел, Ведерников лежал на животе, с мертвым черным лицом, конец его трахеостомической трубки упирался в пол, перекрывая доступ воздуха. Твою мать! Откуда только силы взялись! Секунды не прошло, а я уже и перевернуть его успел, и поднять, и бросить на койку, и включить и подсоединить аппарат ИВЛ. За эти мгновения в голове моей пронеслись хмурый доктор Мазурок, мама Виталика с тапочками и размытый образ неизвестной мне старушки-травницы с огрызком карандаша.

И только одна мысль крутилась в моей башке: «Как я буду объяснять его смерть, как???»

Но тут мне удалось разглядеть пульсовую волну на сонных, да и на локтевой пульс был хорошего наполнения, а уже спустя минуту Виталик явно порозовел, раздышался, пришел в себя и даже мне подмигнул. — Ах ты, сволочь! — злобно прошипел я, нарушая все деонтологические нормы, и поднес к его носу кулак. — Куда тебя еще черт понес? Дать бы тебе сейчас хорошенько!

Где-то спустя месяц в дверь сестринской вдруг постучали. К нам обычно входили без стука, тем более днем. Чаще всего дверь распахивали мощным пинком, а тут такая деликатность.

На пороге стоял высокий мужик в красивом синем костюме. Я не сразу сообразил, кто это, он держал в руке огромный букет чайных роз, где только взял в такую стужу, и цветы закрывали его лицо.

— Ведерников!!! — радостно воскликнула одна из сестер. — Ничего себе, каким ты франтом!

Он действительно выглядел отлично. Да еще и при галстуке.

— Все, девочки! — сообщил Ведерников и протянул свои розы. — Сегодня выписывают! Новый год дома встречу! Поезд вечером, вот пришел спасибо сказать.

К нам приходили сказать «спасибо» раз пять за десять лет.

Виталик повернулся ко мне, протянул руку:

— Ну, не поминай лихом!

Подмигнул, как в тот раз, и в самое ухо мне прошептал:

— Помню, как ты мне по носу обещал заехать.

И мы оба рассмеялись.

— Вот такая история, мужики, — произнес Мазурок. Мы с ним одновременно подошли к финалу, только Мазурок вслух, а я мысленно.