Шестая могила не за горами

Нони держал Развалюху у себя долгих две недели. Потом позвонил сообщить, что пару раз чуть ее не потерял, но она чудом выжила. Когда мне разрешили ее забрать, я так быстро выскочила из дома, что подняла столб пыли, в котором чуть не задохнулась моя ошалевшая лучшая подруга. Она как раз рассказывала мне о паре из квартиры 3С. По ее словам, они занимались «этим» всю ночь напролет. Каждый день. Наверное, молодожены. Короче говоря, пришлось за ней вернуться, потому что кто-то же должен был меня подвезти.

Нони пытался описать, какие приложил усилия, чтобы поставить Развалюху на ноги, но я не дала ему сказать ни слова. Потому что не вынесла бы подробностей. В конце концов, речь шла о Развалюхе, а не о каком-то случайном «вранглере» с улиц. Это был мой «вранглер». Моя лучшая подруга. Моя малышка.

Святой ежик! Мне срочно нужна личная жизнь.

Все-таки надо отдать Нони должное. Развалюха была как новенькая. Даже лучше, чем я сама. С того самого дня у меня начались проблемы со сном. Просыпаясь от жутких кошмаров, я ревела, давясь подушкой, и вздрагивала от каждого звука. Ну хоть с Развалюхой все разрешилось. В смысле она явно была в прекрасной форме. Даже странно. Перестала кашлять. Отвечала бодро и весело, а не лениво, как раньше. По утрам просыпалась по первому зову и не ворчала на меня в знак протеста. Заводилась с первой попытки, не жалуясь и не ругаясь, и мурлыкала, как новорожденный котенок. Понятия не имею, как Нони удалось починить ее не только снаружи, но и внутри, но он определенно молодец. К тому же Нони стал моим новым лучшим другом. После Развалюхи. И после Куки, моей настоящей лучшей подруги. И после Гаррета, который вроде как тоже лучший друг. И после Рейеса, который… который…

Кто же такой Рейес? Кроме того, что он опасный и умопомрачительный сын чистого зла? Мой мальчик для сексуальных утех? Раб моей любви? Каменная стена, доступная двадцать четыре часа в сутки семь дней в неделю?

Нет.

То есть да, но…

Он был всем этим вместе взятым, плюс с недавних пор практически стал моим женихом. Оставалось только ответить «да» на предложение, которое он подсунул мне на стикере, и женихом он станет по-настоящему. А до тех пор официально называть его моим женихом все-таки нельзя.

Может быть, жених в скором будущем?

Нет. Придумала! Мой почти жених.

Да, так лучше.

Сунув в рот пару сырных крекеров, я повернулась к Голому Мертвому Дядечке и созналась:

— Я пошутила. — Жаль, что я вроде как собиралась его подразнить, а смешного финала не знала. — Не знаю я анекдотов о девушках, мокко латте и голых мертвых мужчинах. Извините, что вот так вас обнадежила.

Впрочем, ему, похоже, было наплевать. Он сидел, смотрел в никуда серыми водянистыми от старости глазами и не обращал ни малейшего внимания ни на мое обаяние, ни на остроумие. То есть напрочь меня игнорировал. Что ж, бывает.

— Крекеров не хотите? — предложила я, но никто не ответил. — Ну и ладно. Но вы понятия не имеете, от чего отказываетесь.

Оставалось лишь надеяться, что когда-нибудь он все-таки со мной поговорит. Иначе это будут очень односторонние отношения. Стряхнув крошки от крекеров, я снова принялась за рисунок, над которым работала уже какое-то время. Поскольку мой спутник не разговаривал, выяснить, кто он такой, было невозможно. А я так старалась не смотреть на его гениталии, что пропустила несколько подсказок. Во-первых, у дядечки был длинный шрам от левой подмышки вдоль ребер до самого пупка. Что бы ни оставило такой шрам, наверняка больно было адски. Но сейчас благодаря этому шраму был шанс установить личность дядечки. Во-вторых, на левом бицепсе у него была татуировка. Такие делали в армии давным-давно. Татушка выцвела, чернила поблекли, но мне все же удалось разглядеть орла с американским флагом в когтях. И в-третьих, прямо под татуировкой была набита фамилия. Предположительно — этого самого Голого Мервого Дядечки. «АНДРУЛИС». Как раз татушку я и зарисовывала в блокноте, потому что еще не нашла фотоаппарата, который мог фотографировать призраков.

Изо всех сил я старалась рисовать, не дать упасть упаковке с крекерами с коробки передач, чтобы потом не тянуться за ней под сиденье, и одновременно следить за домом Фостеров. К сожалению, из трех дел в двух я была натуральным отстоем. Особенно в рисовании. Никогда у меня не было к этому таланта. Даже в детскому саду, когда все рисовали пальцами. Наверное, надо было сразу догадаться, что рисование — это не мое, но мне всегда хотелось стать следующим Вермеером, Пикассо или хотя бы следующим Клайдом Брюстером — мальчиком, с которым я училась в школе, и который рисовал взрывающиеся стены и дома. Кстати, та еще загадка — почему его тянуло рисовать именно такое. В общем, увы, но моя судьба заключалась не в точных линиях графита и не в легких взмахах кисточки, а в общении с мертвыми людьми, у которых часто и густо наблюдалось ПТПР — посттравматическое посмертное расстройство.