Шестая ступень

Когда Виктор вышел, Анатолий немного постоял на месте, словно думал только о пролитом виски.

– Мирослав Сергеевич, – проговорил он. – Мне еще нужно что-нибудь сказать?

– Ничего не говори. Я знаю, что я в этом кресле последний день. Дай мне побыть одному.

– Хорошо. Я пришлю к вам Влада уладить некоторые вопросы.

Через минуту Каменский остался один. Он жаждал атмосферы уединения, но это было невозможно с выломанными дверями и разбитым окном. Он выпил еще две таблетки и принялся ждать.

Вскоре показался Влад. Юрист с удивлением осмотрел разгром.

– Мирослав Сергеевич, – сказал он. – Какой длинный день, правда?

– Да. Очень длинный.

– Я должен сказать… Вы были хорошим боссом, несмотря ни на что.

– Говори то, зачем пришел, и убирайся.

Влад криво улыбнулся и тут же смутился.

– У нас был уговор с Анатолием. – Юрист облизнул губы. – Иначе ничего бы не вышло.

– Знаешь, для меня всегда священной была только человеческая жизнь, – вымолвил Мирослав. – Не имея этой ценности, я бы не выстоял против всего, что на меня обрушилось. И я жалею вас – поколение циников, для которых эта святость уже кажется пережитком прошлого. Надеюсь, что те, кто доживет хотя бы до моих лет, поймут истинный смысл этой веры.

Юрист потупил взгляд всего на мгновение.

– Вам виднее, Мирослав Сергеевич, – сказал он. – Хотя я тоже могу кое-что сказать. Завтрашняя правда принадлежит тому, кто выжил сегодня, а не тем, кто умер вчера.

Быстро вытащив пистолет, Влад трижды выстрелил Каменскому в грудь. Мирослав Сергеевич обмяк в тяжелом кресле, его глаза медленно закрылись.

Влад спрятал пистолет и стремглав выбежал из кабинета.

– Одно устранение, Анатолий Петрович, – произнес он. – Всего одно. Долг уплачен.

* * *

Виктор ни с кем не говорил и ни на кого не глядел, пока его вели к Борланду. Ровный пол коридора казался ему горящими углями, а яркие лампы – адским пламенем, выжигающим чувства.

Борланд находился в одиночной камере, которых у ЦАЯ было четыре. Остальные три пустовали. У него забрали абсолютно всю одежду и выдали оранжевую тюремную робу. Их с Виктором разделяла решетка.

– Пять минут, – предупредил боец и оставил их наедине.

Виктор продолжал молчать.

– Что решили с тобой делать? – спросил Борланд.

– Ничего. Отпустили в обмен на обещание, что я не уволюсь.

– Легко отделался, поздравляю. А вот меня, думаю, сократят.

Детектив ничего не ответил.

– Зачем пришел? – спросил Алексей. – Иди к Ольге, выпейте за теплую весну.

– Я думал, ты захочешь задать мне некоторые другие вопросы.

– А, ты про это. – Борланд расправил матрац и сел на него. – Что за пургу ты там нес про Крота?

– Это теперь та правда, которая будет признана официальной, – ответил Виктор. – Мертвому все равно. Но ты пока жив.

– Наверное, я должен тебя поблагодарить, но не чувствую порыва, если честно.

– Все нормально. Не благодари.

– Когда ты понял, что мелодию передавал все же я?

– Достаточно давно.

– Когда я выстрелил в Марка? Тогда ты понял, что и в Фармера тоже я стрелял? И во всех остальных?

– Гораздо раньше. Я все понял, когда вспомнил, сколько тебе лет. Сопоставил некоторые цифры, не дававшие мне покоя.

– Ясно. – Борланд обхватил голову руками. – Почему ты меня не заложил?

– Потому что я также понял, почему ты это сделал.

– Я очень надеюсь, что тебя эта мельница не перемолотит, – сказал Борланд. – Ты теперь последний, кто хоть как-то стоит на ногах. Постарайся не упасть, пожалуйста.

– Хорошо.

– Виктор, ты победитель. Помни это.

– Я не победитель. Я всего лишь не проигравший. Удачи тебе, Алексей.

Вскочив, Борланд подошел в решетке и стукнулся об нее лбом.

– Эй, – сказал он тихо. – Не говори Алене.

Виктор смотрел на него внимательно.

– Да мы и не общаемся, – ответил он.

Детектив вышел за дверь.

Борланд упал на матрац и закрыл глаза. Он очень надеялся поспать хотя бы несколько минут, пока за ним не пришли. Ему это удалось, и его не трогали даже больше, чем минуты. Его оставили одного на всю ночь.

Однако сны были тревожными.

* * *

Алена… Литера. Вот так все и повернулось. Фармер умер от моей руки. Стоит ли объяснять почему? Когда то же самое случилось с твоим отцом, ты не стала ничего слушать и предпочла действовать. Результат был… ладно, не важно. Ну не идет тебе цвет морской волны.