Читаем Шестьдесят рассказов полностью

- У нас есть обнаженные натурщики и обнаженные натурщицы, арфы, гигантские деревья в кадках и драпировки. Существуют иерархии, одни люди выше, а другие ниже. Они общаются, купаясь в великолепном свете. У нас уйма развлечений. Уйма зеленой мебели, такой, ты

знаешь, покрашенной. Потертая зеленая краска. Золоченые полоски в четверти дюйма от кромок. Потертые золотые полоски.

- И, возможно, факелы на стенах в маленьких нишах, верно?

- Ага, и факелы. А кто отец?

- Парень по имени Роберт.

- Ну и как вы, хорошо поразвлекались?

- Связь развивалась обычным образом. Лихорадка, скука, капкан.

- Стирка, полоскание, центрифуга.

- А там правда чудесно, Мэгги?

- Я должна тебе признаться, что да. Да. Чудесно.

- И ты чувствуешь себя здорово, там? Чувствуешь себя чудесно?

- Да, очень здорово. Нередко случается, что на подносе лежит роза.

- Меня никогда не примут в Консерваторию.

- Тебя никогда не примут в Консерваторию.

- Как я выгляжу?

- Вполне. Неплохо. Отлично.

- Я никогда туда не попаду. Как я выгляжу?

- Отлично. Великолепно. Время исцеляет любые раны.

- Нет, не исцеляет.

- Время исцеляет все.

- Нет, не исцеляет. Как я выгляжу?

- А кто его знает.


ПРЫЖОК


Сегодня мы совершили прыжок к вере. Сегодня. - Сегодня?

- Сегодня.

- - Мы действительно перейдем к делу? В конце концов?


- Мы слишком долго ходили вокруг да около. Сегодня мы перейдем к делу.

- Не знаю. А вдруг мы не готовы?

- Я воодушевлен вином возможности и неуклонно растущей популярностью света. День настал.

- Ты говоришь серьезно.

- Предельно серьезно. Сперва мы обследуем свои совести.

- Я двоедушный человек. Я всегда был двоедушным человеком. Каждый из нас обследует свою совесть, искореняя, именуя, вспоминая и наново переживая каждую наималейшую язвочку и морщинку. Не оставляя ни корня, ни ветвей*.

- Сокрушая каждой из совестей голени и бедра

[76].


- Бедра и голени! Сокрушим! Сокрушим!

- Господь всемилостив, мы же суть жалкие горемыки, бредущие…

- Погоди.

- Жалкие, убогие горемыки, одной лишь милостью Господа могущие…

- Да погоди ты. Видишь ли, это будет болезненно. Несколько.

- О Господи!

- Что?

- Я просто подумал.

- Укол совести?

- Да. Параграф 34.

- Что такое параграф 34?

- Проявление недоброжелательности. Одно из многих. Список длиною в руку.

- Ты перечисляешь их поштучно?


- Да.


- Ты не пытаешься попросту покидать их все вместе в один большой мешок для мусора с этикеткой…

- Нет. Я прорабатываю каждое из них отдельно.

- Я сказал, что будет болезненно.

- Может, отложим?

- Медитировать вместо этого над Его творениями? Их великолепие…

- Даже за сто миллионов лет мы не исчерпали бы и малой доли…

- Ситуация типа если-бы-птица-взяла-одну-песчинку- и-летела-бы-с-ней-всю-своюжизнь-а-потом-другая-птица- взяла-бы-другую-песчинку-и-летела-бы-всю-свою-жизнь.

- Созерцай только животных. Сократи поле. Конечно же, у нас имеется свыше миллиона видов на настоящий момент. Ежедневно идентифицируются новые. По большей части насекомые.

- Я больше люблю растения. Животных - меньше.

- Животные согревают нас своим присутствием. Возьмем, например, собаку.

- Люди нравятся мне больше, чем растения, растения - больше, чем животные, картины больше, чем животные, музыка больше, чем животные.

- Значит, восхваление животных не стало бы твоим первым побуждением.

- Я уважаюживотных. Я восхищаюсьживотными, но не могли бы мы помедитировать над чем-нибудь другим?

- Возьмем, к примеру, стакан воды. Стакан воды - волшебнейшая вещь.

- Синева неба, на фоне которой мы видим потрясающую зелень древесных листьев.

- Деревья. «Будешь ты искать напрасно / Стих, как дерево прекрасный»

[77].


- «И дерево, чей жадный рот / Грудь матери Земли сосет»*.

- Почему «рот»?

- Почему «грудь»?

- Работа творческого воображения.

- Непостижимая тайна.

- Которой не быть никогда постигнутой.

- Я бы даже не хотел ее постигнуть. Если ее постигнешь, как знать, какие ужасы могут оказаться постигнутыми, как следствие?

- Постижение, отнюдь не посильное для таких, как мы, жалких, полоумных олухов, кои одной лишь…

- И еще. Человеческий голос.

- Господи, конечно же, да. Человеческий голос.

- Бесси Смит.

- Элис Бэбс.

- Джоан Арматрейдинг.

- Арета Франклин.

- Каждый из голосов свидетельствует к вящей славе Господа и каждый на свой манер.

- Точно, как в аптеке.

- Сладчайшая Эмма Барретт, известная как «Колокольчик».

- Верно.

Das Lied von der Erde.

- Согласен на все сто.

- А теперь плохие вещи. Рак.

- Непостижимая тайна, на текущий момент. Но на этот раз - тайна, которая неизбежно капитулирует перед неуклонным движением вперед научного прогресса.

- Экономическое неравенство.

- По моим предположениям, оно улучшится всамом ближайшем будущем под давлением прироста населения. Давление прироста населения настолько велико, что экономическому неравенству просто не устоять.

- А как насчет НПН

[78]?


- Скорее благие пожелания, чем социальная косая черта политическая реальность.

- Так ты считаешь, что Божьи твари, плодясь и размножаясь, плодясь и размножаясь в точном соответствии

с инструкцией, будут…

Перейти на страницу:

Похожие книги

Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Стилист
Стилист

Владимир Соловьев, человек, в которого когда-то была влюблена Настя Каменская, ныне преуспевающий переводчик и глубоко несчастный инвалид. Оперативная ситуация потребовала, чтобы Настя вновь встретилась с ним и начала сложную психологическую игру. Слишком многое связано с коттеджным поселком, где живет Соловьев: похоже, здесь обитает маньяк, убивший девятерых юношей. А тут еще в коттедже Соловьева происходит двойное убийство. Опять маньяк? Или что-то другое? Настя чувствует – разгадка где-то рядом. Но что поможет найти ее? Может быть, стихи старинного японского поэта?..

Александра Борисовна Маринина , Александра Маринина , Василиса Завалинка , Василиса Завалинка , Геннадий Борисович Марченко , Марченко Геннадий Борисович

Детективы / Проза / Незавершенное / Самиздат, сетевая литература / Попаданцы / Полицейские детективы / Современная проза