Шестерка Атласа

Это была магия секса, оживление. От прикосновений Далтона внутри Парисы пробуждалось нечто.

– Отчего не заключить сделку с дьяволом, если взамен получишь то, что нужно? – прошептал он.

Веки затрепетали, она закрыла глаза и вспомнила слова Каллума.

«Ты разве не устала? Вся эта работа, суета, от которых не убежать. Я чувствую это в тебе, вокруг тебя. Ты ведь больше ничего не чувствуешь, да? Ты раз бита, устала, истощена. Ты – сплошное изнеможение».

Париса вздрогнула и притянула Далтона ближе, чтобы их пульсы вместе сбились с ритма и звучали нестройно.

«За что ты борешься? Ты хоть помнишь? Не забыла еще? Все это не оставит тебя в покое. Они устроят погоню, последуют за тобой хоть к черту на рога. Ты и так это знаешь, ты знаешь все. Как они убьют тебя тысяч ей способов, часть за частью. Кусок за куском. Как разрушат тебя, постепенно отнимая у тебя твою жизнь».

Она ласкала спину Далтона, впиваясь ему ногтями в лопатки.

«Смерть ты примешь от их рук, на их условиях, не на своих. Им придется убить тебя, чтобы самим выжить».

Она чувствовала, как Далтон балансирует на краю: он вот-вот сломается.

«И, знаешь, у тебя есть выбор. У тебя он всего один: жить или умереть. Решать тебе. И его у тебя никто не отнимет».

Губы Далтона были пряными на вкус – бренди и забвение. Она запустила пальцы ему в волосы, упиваясь его дрожью, которая заставила ее прильнуть к нему плотнее, будто из страха упасть. Она не глядя раскидала из-под себя книги, а Далтон запустил руки ей под платье, ухватил за бедра.

«Вот ты тычешь в нас стволом… А знаешь ли ты, кто мы такие? Знаешь, зачем ты здесь?»

– Обещай, – сказал Далтон. – Обещай мне сделать кое-что.

«Разверни ствол».

– Далтон, я…

«И нажми на спуск».

Париса ахнула, охваченная безумием, когда Далтон задрал ее платье и подтянул ближе к себе. В ее мыслях нападавшая наемница убивала себя снова и снова. Разверни пистолет. Запах пламени, кровь этой женщины у нее под ногами. И нажми на спуск. Каллум и пальцем не пошевелил. Вид у него был скучающий. Разверни пистолет. Он смотрел той женщине в глаза и велел ей застрелиться. И нажми на спуск. Ее смерть ничего для него не значила. Он даже на секунду не задумывался.

Не этого ли дьявола имел в виду Далтон?

– Я не добрый, – прохрипел он, целуя ее. – Здесь добрых нет. Знание – это бойня. Без жертвы ты его не получишь.

Она впилась в его рот, а он, повозившись с ее платьем, опустился на колени и подтянул ее бедра к себе. В поясницу уперся краешек книги, но тут же Париса ощутила неизбывную сладость поцелуев Далтона, его языка и губ. С тихим стоном она выгнула спину. Где-то в глубине разума Далтона рушились преграды, открывалась дверь, и тогда Париса скользнула в нее и закрыла за собой, одновременно потянув его за волосы у самых корней.

Ну, что же там? Ничего особенного. Даже сейчас, даже у себя в голове он сохранял осторожность. Парисе попадались осколки, остатки. И снова страх. Отголоски вины. Париса хотела раскрепостить его, разобрать. Она могла потянуть за ниточки и заглянуть в его нутро, найти там источник страха. Надо лишь направить Далтона на путь, ведущий к разрушению.

Она рывком подняла его на ноги и суетливо расстегнула ширинку. На свете не было мужчины, который вошел бы в нее, не ощутив слепого забытья экстаза. Удовлетворение отвлекало. Париса притянула Далтона за бедра, впилась ногтями ему в спину, а зубами – в плечо. Если их застукают сейчас, так тому и быть, пускай.

Он уже представлял себе это прежде: Париса видела все у него в голове, как кадры мультфильма. Он овладевал ею сотни раз, тысячи, и это обнадеживало. В его защите была слабость, и имя ей Париса. Бедный маленький ученый, подумала она, окружает себя книгами, пытается держать дистанцию, а сам в глубине мыслей дерет ее раком. Он и это видел прежде – как имеет ее на столе, заваленном его же заметками, – а сейчас просто воплотил в жизнь фантазию.