Шестеро в доме, не считая собаки

Мне рассказывала одна девочка про свой выпускной вечер. Ее мама — член родительского комитета — вся избегалась, готовя его, и утром перед выпускным балом вспомнила, что платье-то выпускное скроено, да не сшито. «Ты же видишь, мне некогда. Пойдешь в белом фартуке» — и мама убежала организовывать цветы и праздничный стол, а дочка осталась — плакать, разумеется. И тут зашла чужая мама — все по тому же делу: выпускной! И ведь вытрясла из девчонки подлинную причину слез — это тоже уметь надо. И села строчить — до вечера оставалось два часа. Взрослый человек, бывшая девочка сейчас смеется: «Рукава она вшить не успела, только приметала, так что я боялась пошевельнуться, туфли жали — но я веселилась от души».

Я за Детский фонд и за шефство, за увлеченность работой просто и работой общественной, за благие дела и прочие прекрасные вещи. И я вношу предложение — не организовать ли нам всесоюзный субботник под девизом: «Милосердие к своему ребенку». А потом — воскресник. Или еще лучше — месячник, а?

Домашняя школа

Наверное, я, как и все, сужу со своей колокольни, но и с нее кое-что видно. Не знаю, как ученые проводят педагогические эксперименты в своих экспериментальных классах, но у меня дома уже много лет — десять — идет свой маленький экспериментик, причем фактически сам по себе, без моего участия, я только слушаю и смотрю, вернее, подслушиваю и подсматриваю. Дело в том, что в последние десять лет игра в школу едва ли не основная среди игр, в которые играли и играют мои пятеро разновозрастных ребят. Бывает, увлечение проходит, потом опять возобновляется, иногда играют двое-трое, а бывает, что и семь-восемь «гостей» усаживаются за доморощенные парты. Считается, что дети в игре копируют взрослую жизнь. Мой многолетний наблюдательный опыт говорит о том, что это и так и не так. Дети создают свою школу, играя, а значит, без «палки», без принуждения, они играют, так сказать, в идеальную школу. И вот мне кажется, что мы в своих проектах очередной перестройки школы должны ориентироваться и на эту детскую идеальную школу тоже. Меня огорчает, что во всех наших взрослых и ученых проектах все вполне выполнимо хоть завтра, было бы желание. Подумать только, до чего мы дошли — чуть не в драку по вопросу о том, уважать ребенка или не надо, целовать его или «воспитывать», помогать ему или гнать взашей из школы?

Все ссылаются на авторитеты, сошлюсь и я на Пушкина, который писал своему лицейскому другу: «Многие считают, что воспитывает несчастье, но мы-то с тобой знаем, что это не так, что воспитывает счастье».

Так вот это самое счастье, мне кажется, можно с той или иной вероятностью успеха создать при двух условиях: во-первых, спросить у детей, как они его для себя понимают, а не только все вспоминать: а вот в наше время… а вот в те еще годы… А во-вторых, делать это счастье на вырост, потому что ни одна наука — а педагогика все же наука, хоть нам и не всегда верится в это, — не может развиваться без мечты, без «сумасшедших» идей, чье время еще не пришло да, может, и никогда не придет, может, они и отомрут через 20, 50, 100 лет, так и не воплотившись, но может быть, может быть, та самая школа будущего все-таки вырастет из какого-нибудь безумного зернышка сегодняшней мысли.

Так вот — моя домашняя школа. Я как-то пробовала хронометрировать, сколько времени дети занимаются. (Повторяю, я никогда и никак не поощряла игру, хотя, конечно, и не мешала, вообще старалась не заходить в комнату, где дети играют, а если заходила, старалась побыстрее уйти, никак не реагируя на происходящее, не глядя даже ни на кого.) Вполне обычные дети 4–5 лет, бывало, учились до 6 часов в день, конечно, не подряд, а с перерывами, и довольно большими. Так что не такие уж они ленивые, эти малыши, как нам иногда кажется. Уроки разные, не только счет и письмо, но и география, и история, и биология. Ну и длина уроков разная — и сорок минут, и пятнадцать, — как идет дело, что труднее, что легче.