Шестиклассники

— Ты решил последний пример? — вдруг спро­сила Смирнова. — Очень трудный оказался.

Лёня неопределённо ответил:

— Да ну…

Смирнова остановилась, взглянув удивлённо:

— Решил? Справился?

— Ну вот…

Он опять ответил так, что нельзя было разо­брать: то ли справился, то ли совсем не решал.

Странно получается у Лёни: он почему-то никому не отвечает толком! Ане сейчас про примеры не мог сказать ничего хорошего, а Лядову вчера не хотелось говорить про Смирнову ничего плохого. «Обрабаты­вала она тебя?» — спросил про неё с усмешкой Ля­дов. В конце концов зря она не привязывается! И ябедничала тоже не она. И если сегодня Андрюш­ка подговаривал пропустить школу, то она, наоборот, спрашивает про учёбу. Лёня же и сам хочет учиться. Значит, она спрашивает про то, что нужно. Но отве­тить ей нечего.

Поневоле ниже наклонишь голову, проскакивая в дверь и убегая вперёд по коридору.

Однако и в классе она всё время перед глазами.

Когда председатель совета отряда объявил, что поход в лес завтра обязательно состоится и что со­бираться надо в школу к двенадцати часам, Смирно­ва обратилась к третьему звену:

— Давайте, ребята, без опоздания, чтоб лучше всех звеньев собраться!

Её предложение одобрили, и Маша Гусева повер­нулась к Лёне:

— Ты, Галкин, тоже не подведи.

— Вот ещё, — буркнул он, а сам незаметно по­смотрел на Аньку: ведь и эти слова её — на лестни­це она вчера так и просила: «Не подводи!» Но сейчас она промолчала, неподвижно уселась и приготовилась слушать учительницу истории.

На уроках Смирнова сидит очень тихо. Только ресницами хлопает — вверх-вниз, вверх-вниз. И ещё иногда что-то шепчет, как будто вслед за учителем отдельные слова повторяет. Белый воротничок у неё всегда такой наглаженный! Дырочки на нем блестя­щей шёлковой ниткой обшиты. А пальцы как от мо­роза покрасневшие. Пишет с нажимом. И тетрад­ки чистые, обёрнутые синей бумагой, с белой на­клейкой посередине.

В общем хочешь не хочешь, но всё разглядишь, если каждый день приходится смотреть на учителей, сидя к ней вполоборота.

Закусив губу, Лёня отвел взгляд в сторону. Мар­гарита Никандровна как раз принялась объяснять новый материал. Галкина она сегодня не спросила — значит, история «проехала». Но Лёне не хотелось позориться и на математике, особенно из-за какого-то последнего примера, которым так интересо­валась Смирнова. Лёня оглядел ребят: у кого бы списать?

И на ближайшей перемене, согнувшись над под­оконником в коридоре, торопясь и озираясь, он пере­писал домашнюю работу из тетрадки толстого Жиркомбината. Последнего примера Юдин тоже не решил, должно быть, на самом деле пример попался труд­ный.

Так «проехала» и математика. Смирнова ничего не заметила, а последний пример вообще никто, кро­ме Кузеванова и Комаровой, не решил, и Павел Сте­панович объяснил его у доски.

Короче, уроки прошли благополучно.

А вот с дневником не повезло.

Таисия Николаевна, проведя свой урок, задер­жала класс и, попросив выложить раскрытые дневники на парты, проверила родительские подписи.

У нескольких учеников подписей в дневниках не оказалось.

Правда, кое-кто заявил, что просто «забыл», и Таисия Николаевна поверила, только посовето­вала больше не забывать, а вот троим, в том числе и Лёне, сказала так:

— Ну, а у вас, друзья, «забывчивость», по-моему, иного порядка? Не находите?

Тогда Лёня встал и объяснил, что он и не гово­рит, будто забыл. Он просто не сумел показать дневник матери, потому что не мог с ней встретиться: вечером она пришла, когда он уже спал, а утром ушла, когда он всё ещё спал. Это была почти правда. Таисия Николаевна улыбнулась со вздохом:

— Безвыходное положение. Придется помочь. Аня, помоги, пожалуйста, Галкину встретиться с его ма­мой, а то она так и не узнает никогда, что у нас в по­недельник собрание.

Хуже не могло быть! И ведь, как назло, опять на его беду навязывается Анька! Нет! Без неё не удаётся и шагу ступить: не в одном, так в другом! Теперь, конечно, вообще всё пропало: сегодня же она известит мать о собрании, и рухнут все надежды избежать до­машнего скандала! Ну что ж, чему быть, того не ми­новать!

Когда Таисия Николаевна отпустила класс на пе­ремену, Лёня встал и нарочно небрежным тоном бро­сил Смирновой:

— Учти! Моя мать поздно приходит. И услышал ответ:

— А ты ей сам скажешь.

— Я?

Он взглянул на Аню, уже не скрывая насмешки. Неужели она в самом деле думает, что он проспал всё на свете и только потому не успел сообщить о со­брании?

Но он увидел, что Аня смотрит на него в упор, серьёзно, и прочитал в этих больших тёмных глазах под густыми ресницами то, что не могло быть выска­зано словами: она всё понимала!

И всё-таки ещё раз повторила:

— Ты, Лёня, сам ска­жешь.

И тогда почему-то он, беспечный, суетливый Галчонок, с детства пре­зирающий всех этих «писклей-визглей», не выдер­жал спокойного девчо­ночьего взгляда, повер­нулся и выбежал из класса.

Все остальные уроки он просидел притихший и молчаливый, стараясь не глядеть на Смирнову.

Но она теперь попа­далась на глаза чаще обычного.