Шестикрылый серафим Врубеля

– Из Преображенского долгауза! Подумайте только! Прикинулась сумасшедшей, чтобы написать статью о содержании женщин в психиатрической лечебнице! Шурочка разыграла, что потеряла память и не помнит, кто она и откуда. И ведь ей поверили! Молодой врач настолько проникся к ней сочувствием, что вызвал меня, чтобы я сделал фото бедняжки и опубликовал портрет в «Шершне» с целью найти ее родных! И вот я приехал, а там – Саша! Так что она многогранна, моя удивительная племянница. И актерский талант, и несомненный дар фельетонистки, и чудное колоратурное сопрано!

– Вот сопрано – особенно интересно, – оживился Мамонтов. – Хотелось бы послушать.

Он обернулся к гостье и дружески спросил:

– Александра Николаевна, не откажете в любезности спеть?

– Отчего же? Охотно спою.

– Сумеете арию Одабеллы из «Атиллы» Верди?

– Не думаю, что помню ее наизусть, нет, не рискну без подготовки. Лучше «Соловья» Алябьева.

– Как скажете, пусть будет «Соловей».

В просторной столовой хлопотали слуги, расставляя на столе припасы, извлекаемые из корзин под руководством крохотного человечка. Саша во все глаза смотрела на карлика, и, заметив это, Мамонтов усмехнулся:

– Я вижу, мой ординарец Фотинька произвел впечатление. Он у нас известный дамский любимец.

Карлик нимало не смутился, самодовольно усмехнувшись и кинув на девушку игривый взгляд.

– А вы и впрямь мните себя монархом. Даже карлика завели, – дерзко усмехнулась фельетонистка.

– Да ну, бросьте, какой там монарх, – отмахнулся Мамонтов. И, откидывая крышку и усаживаясь за инструмент, требовательно проговорил: – Александра Николаевна, пока накрывают на стол, прошу к роялю.

Саша приняла из рук хозяина нотную партитуру, и, глядя, как Мамонтов перебирает стопку нот в поисках еще одного экземпляра, приготовилась петь. Хозяин сел за инструмент и ударил по клавишам. Полились звуки знаменитого романса, и девушка вступила. Голос ее был высок и чист, пела Саша легко и радостно. Закончив, слегка склонила голову, и с последними аккордами рояля раздались аплодисменты. Хлопали Фотинька и Коровин. Коровин даже выкрикивал:

– Браво!

Карлик пожирал ее глазами. Серов думал о чем-то своем, а Врубель так вообще во время исполнения романса поднялся и вышел из комнаты.

– Ну что же, превосходно! – заключил Савва Иванович. – Не думали посвятить себя большой сцене? Я принял бы вас в свой театр.

– Благодарю, не имею желания.

– Ну что ж, вольному – воля. Тогда прошу к столу.