«Шестисотая» улика

– Что делает этот идиот? Зачем он угоняет машину? – воскликнул Бабенко, наблюдая за тем, как его «Мерседес» быстро уносится вдаль.

Алла Савинская ничего на это не ответила. Разве интересно Бабенко ее мнение? Ведь он запретил ей вникать в суть его дел.

Не прошло и пяти минут, как к месту происшествия подъехали сотрудники ДПС и «скорая помощь». Бабенко видел, мелькавшего среди гаишников капитана Шевчука. Потом «скорая» поехала. Бабенко с Савинской заметили, как медики торопливо погрузили в нее Лазаренко.

– Неужели он жив? – закралось в душу Бабенко подозрение, которым он поделился с Савинской. Раздавшийся звонок его нового сотового телефона, только усилил это подозрение.

Звонил капитан Шевчук.

– У меня неприятные новости, – послышалось из трубки мобильника. – Он не умер, – тут же капитан назвал номер больницы, куда врачи «скорой» повезли раненого.

От злости Бабенко едва не расколотил купленный сегодня Аллой новенький сотовый. Свой он оставил в кармане пиджака, который надел Лазаренко.

– Все складывается до обидного плохо, – в сердцах произнес он.

– Что-то не так? – спросила Савинская.

– Все, не так. Киллер угнал «Мерседес», хотя не должен был этого делать. Этот проклятый хохол, Лазаренко, не умер, как того требовалось. Его повезли в больницу. Представляешь, что будет, если он оклемается? Он же расскажет ментам, кто его посадил за руль. А вот почему у него в карманах пиджака мои документы, об этом менты догадаются сами, – посмотрел Бабенко на супругу и добавил: – Он не должен выжить. Не должен.

Савинская размышляла недолго. Открыв правую дверь, она довольно резко сказала Бабенко:

– Выходи! Домой к Филатову доберешься сам. Возьми такси.

– Что ты задумала? – спросил Бабенко, не узнавая Аллу. Такой решительной еще ни разу не доводилось ее видеть.

– Я еду в больницу, – ответила она, едва ли не силком выталкивая его из машины. И Бабенко вдруг понял, для чего она туда едет, расчувствовался к своей красавице.

– Аллочка, ради меня ты идешь на такое, – произнес он. На что Савинская не задумываясь ответила:

– Сейчас некогда распускать сопли. Надо действовать. Не упустить время.

В больнице ей удалось уговорить врача, чтобы ее пропустили в палату, где лежал Лазаренко. Хотя врач и не хотел пускать, говоря, что в этот послеоперационный период нет такой необходимости ей находиться в палате с раненым.

Алла расплакалась.

– Поймите, он мой муж и я должна быть с ним, – прозвучало с такой откровенной заботой, что врач сдался, разрешив ей пройти.

Лазаренко лежал в палате один. Видно сюда клали самых безнадежных больных, выходить которых врачи и не надеялись сами. Но, как не странно, Лазаренко не умер. Пока еще он балансировал между жизнью и смертью, и никто не брался ручаться, что с ним произойдет в ближайшие сутки. Трудно было поверить, что человек с таким ранением может жить. Об этом ей заявил хирург, который делал операцию.

– Теперь вам надо только надеяться на Бога, – сказал хирург, не упустив добавить, что лично он сам сделал все, что мог.

Но Алла Савинская решила надеяться только на себя. Глядя в изуродованное лицо Лазаренко, пыталась заставить себя подойти и броситься ему на грудь. Так надо было сделать, чтобы врач и медсестра поверили, что это действительно ее муж. И она сделала это.

Из деликатности врач и медсестра вышли в коридор. Но тут случилось то, чего случиться было не должно. Лазаренко вдруг отрыл единственно уцелевший глаз, который не задела пуля, увидел рыдающую на своей груди Аллу и издал призывный стон. Сама Алла не сомневалась, окажись сейчас в эту минуту в палате врач или медсестра, они непременно бы заподозрили неладное, поэтому, навалившись раненому на грудь, прошептала:

– Тихо, милый. Не надо шуметь, – и впилась своими губами в его открытый рот, не давая дышать. Левой рукой, плотно зажала ноздри изуродованного носа. Почувствовала, как тело задрожало, словно Лазаренко изо всех сил пытался сбросить ее с себя. И не смог. Через минуту он успокоился и затих, даже не предпринимая попыток вздохнуть.

Алла выплюнула изо рта на пол неприятный сгусток. Проверила его пульс. Из палаты выскочила так, словно за ней гналась стая разъяренных собак.

Врач стоял, и что-то говорил медсестре.

Алла закричала:

– Скорее. Ему плохо.

Они оба бросились в палату. Алла туда не пошла. Осталась в коридоре. Стояла с закрытыми глазами, прислонившись спиной к стене, чувствуя адскую усталость и проклиная в душе недоумка киллера, что не сумел качественно сделать свою работу. Тогда бы ей не пришлось сейчас возиться с Лазаренко. Еще ее беспокоила одна мысль: вдруг этот докторишка окажется кудесником и вернет Лазаренко с того света. Но опасения ее не подтвердились.

Дверь палаты открылась, и хирург вышел в коридор, грустно с сожалением посмотрел на Аллу и сказал:

– Должен вас огорчить. Ваш муж скончался.

Алла заплакала. Хирург не мог предполагать, что это были слезы радости. Он предложил дать Алле вату с нашатырным спиртом, но она отказалась. И когда пошла по коридору, не вытерпела, достала трубку мобильника, и, набрав номер нового телефона Бабенко, тихонько сказала: