Шестнадцать способов защиты при осаде

Синяя передняя шеренга открылась, и вперед вышел Арраск. Он подошел к Нико — тот и ухом не повел. Книга, которую он читал, была, вестимо, безумно интересной, ибо, даже когда верховода Синих выразительно покашлял, Нико не обратил на него никакого внимания. Зеленые похихикивали — еще бы, Арраска у них на глазах выставляют дураком. Еле сдерживаясь, тот приближается к Нико еще на шаг и что-то ему говорит. Нико наконец замечает его, отмечает место в книге закладкой, приветствует Арраска вполне дружелюбно. Происходит короткий разговор — и Арраск топает обратно к своей линии с лицом, которое будто бы вот-вот треснет. Зеленые смеются, не замечая, что у Лонгина в их авангарде выражение такое же каменное. Но он все равно подходит к Нико, тот вежливо приветствует его, и они тоже разговаривают. Было видно, как Лонгин сердится, размахивает руками; в ответ на это Бауцес лишь качает головой — спокойно и твердо. Кажется, ничего не попишешь. Лонгин возвращается в стан Зеленых, опустив плечи, под смешки и улюлюканье Синих, будто забывших — точно так же унизили и их верховоду, буквально пять минут назад.

Пока разыгрывался этот спектакль, эмоции с обеих сторон неожиданно поутихли. И вы, наверное, догадываетесь, что произошло. Нико сказал им обоим — вежливо, но твердо, — что, если они хотят устроить кровавую баню, за которой последуют массовые грабежи и штурм Дворца, — прекрасно, он ничего не сможет сделать, чтобы остановить их. Но сначала им придется обойти его, что в принципе то же самое, что обойти полковника Орхана и всё, что мы все вместе сделали для Города; и он так спокоен и невозмутим, потому что знает — в глубине души мы все разумные люди, желающие спасти Город, и единственный способ сделать это — перестать сражаться друг с другом, взять себя в руки и начать вести себя по-взрослому. Иначе говоря, момент прошел — толпа превратилась в шесть сотен ответственных взрослых мужчин, прозревших, до боли ясно осознавших, какими глупостями — и в каких обстоятельствах — собираются заняться. Чтобы переварить это, только и оставалось, что вернуться домой и никогда более об этом случае не вспоминать.

— Я, конечно, был напуган до усрачки, — признался мне Нико. — Но ничего другого не смог придумать.

Так что я пошел к Лонгину и вручил ему приказ об освобождении его отца из-под стражи.

— Спасибо, — сказал я ему, — за то, что не убил моего Нико, и спасибо, что не разгромил Город.

— Не стоит благодарности, — ответил Лонгин. — И мне действительно жаль, что так с твоей подружкой случилось. — Он говорил искренне, и вообще, он достаточно порядочный человек, если закрыть глаза на двуличность и дурной характер.

18

Дела были улажены, и я мог наконец сходить в «Дуэт» и посмотреть, жива ли еще Айхма.

— А вот и ты, — буркнула она. — А я все гадала, придешь ли хоть глазком на меня глянуть.

— Прости. Дел было много.

Выглядела она ужасно — серая и непривычно хрупкая, кажется, упади она на пол, разлетится на осколки.

— Выглядишь как мертвец, — сказала она. — По голове прилетело, я слышала?

— Что-то в этом роде. — Я глубоко вздохнул. — Я отпустил Солиспера. Мне пришлось. У Лонгина чуть пена изо рта не валила.

— Козел, — сказала она. — Ладно, тут больше этот твой чокнутый префект виноват. Тебе нужно как-то его осадить, иначе хлопот не оберемся.

— Я поговорю с ним. Когда будет минутка. Как ты себя чувствуешь?

— Ужасно, — сказала она. — И у меня к тебе разговор, Орхан. Твои сраные комиссары по снабжению говорят, что я больше не могу давать своим гостям выпивку. Как прикажешь мне тогда вести дела?

— Очень жаль, — ответил я, — но правила должны быть одинаковы для всех, ты же знаешь; ты же делала это сама и знаешь лучше, чем…

— Ой, заткнись, — бросила Айхма. — Какой смысл дружить с верховным лидером, если никаких поблажек не предвидится?

— Айхма…

— И еще кое-что. Черный рынок в Городе — всё. Ничего не достать. Знаешь почему?

— Послушай…

— Потому что твои мордовороты, которые этот гребаный рынок должны бы крышевать, шастают повсюду и всем твердят, что, стоит продать из-под полы хоть один орешек, они переломают продавцу ноги. Это, по-твоему, нормально? Это тирания!

— Айхма, заткнись и слушай. — Она бросила на меня такой шокированный взгляд, как будто я только что пнул котенка. — Ситуация безвыходная. Ты же занималась снабжением, ты знаешь прекрасно, почему так. Погоди-ка, — тут до меня дошло, — ты что, пыталась купить что-то сверх пайка?

— Да, только нигде ничего нет. Все каналы заглохли, все люди напуганы. Это чистой воды варварство. Нельзя так делать. Ты же и есть правительство, не допускай такого.

— У тебя, — я не кричал, но был близок к этому, — есть хоть малейшее представление о том, как будет выглядеть, если выяснится, что мой близкий друг пытается разжиться на черном рынке? Да как можно быть такой безответственной?

— Катись к чертям, — зло бросила Айхма. — У меня есть дело, которым я должна заниматься, это моя жизнь. Я не могу вести дела без товара.

Голова разболелась — не думаю, что от недавних повреждений.