Шестнадцать способов защиты при осаде

Но все же я встал. Не думаю, что кто-то увидел меня, и я задался вопросом, как, черт возьми, мне заставить себя услышать сквозь все эти крики, гомон, вопли. Попытавшись закричать, я сам себя не услышал — гортань напрягалась, а звука не было. Кошмар.

Хорошо, что этот головорез Лисимах был со мной; он знал, что делать. Он вскочил, схватил пару человек из бывших садовников — буквально за шкирку, поднял одной рукой с земли и перенес ко мне, как кошка — котят. Он что-то сказал им, но я не расслышал, что именно. Они подхватили развернутый плашмя щит, и Лисимах, играючи ухватив меня под мышки как младенца, вознес меня на этот импровизированный постамент. Бывшие садовники подняли его высоко над землей — себе на уровень плеч.

Воцарилась звенящая тишина. Поясню для вас на случай, если вы не робур: поднять кого-либо на щите — церемония невероятно символичная и значимая (в далеком героическом прошлом она, по сути, заменяла коронацию). После битвы солдаты возносили на щит воеводу-победителя, и так все узнавали — вот он, новоявленный правитель. С тех пор, конечно, смысл расплылся, и у нас за спиной два тысячелетия самых загадочных и изощренных придворных ритуалов, какие только видел свет. Но даже так жест выстрелил почище любой катапульты, и не могу сказать, кто же был больше потрясен и ошеломлен: я или все остальные — Зеленые, Синие, часовые, мои ребята-инженеры, артиллерийские команды на стене. Наступил поистине переломный момент. Человек, стоящий на поднятом в воздух щите, приковывает к себе внимание даже тех, кому только что расплющило ногу прыгающим каменным шаром.

(Позже я спросил Лисимаха: зачем ты это сделал, о чем, черт возьми, ты думал? На что он ответил: ты сам хотел, чтобы они смотрели на тебя. Его разум работает именно так. Достигнуть цели — главное; сопутствующий ущерб — ничто.)

А потом я почувствовал, что меня немного шатает. Замечу: щиты, выданные чернорабочим, имели несколько выпуклую форму — не так-то просто на чем-то подобном устоять. Клянусь, будь щит плоским, я бы спрыгнул с него. Но с этого я спрыгнуть никак не мог — без опасения поскользнуться и расквасить нос или приземлиться на задницу, наихудшее из возможных знамение, как на горьком опыте уяснили многие будущие императоры за прошедшие века; раз упали со щита — долго вам не жить, поверьте. Момент был упущен, со щита мне было не спастись — я застрял, подобно человеку, отрезанному от берега приливом. И все вокруг притихли, таращась на меня так, как будто у меня выросла еще одна голова.

Внутренний голос в моей голове произнес: ничего не попишешь. Зачем я вообще к нему прислушиваюсь? По здравому рассуждению, любой голос у вас в голове — это вы сами и есть, ваш мыслительный процесс. И если понятно, что это вы сами, а вы сами, в сущности, идиот, чтó вас заставляет делать то, что вещает этот гребаный голос?

Так или иначе, я открыл рот, и вот что вылетело наружу:

— Раненым — оставаться на местах, не двигаться. Врачи прибудут к вам так скоро, как только получится. Зеленые — расходитесь по домам, прямо сейчас. Лонгин мертв, и лучше вам забыть то, что здесь произошло. С утра, как обычно, заступайте на свои рабочие посты, если вас еще не покинул здравый ум. Синие — по домам. Солдаты — ко мне.

21

Вот и все. Ораторское искусство — не мое. Однако речь сработала.

Само собой разумеется, врачей не хватало. Фаустину удалось разыскать дюжину, и у Синих в штабе нашлось пятнадцать или около того человек; этого было мало, хотя многим уже никакая помощь не требовалась. Все об этом помалкивали, но у тех, кто пострадал слишком сильно, были вскрыты вены — а что еще оставалось делать? Но нам удалось спасти пару сотен — что в данных обстоятельствах было не так уж и плохо.

«Солдаты, ко мне» — это все, что я смог придумать, чтобы слезть с этого треклятого щита. Как только инженерная рота столпилась вокруг, скрывая меня из виду, я все-таки прыгнул — наплевав на то, как именно приземлюсь. Нико подхватил меня в воздухе и осторожно опустил на тротуар.

— Ты в своем уме? — спросил он.

— Это всё — не моя идея, — огрызнулся я.

Он мне не поверил. Как и Артавасдус, как и Гензерик, как все остальные. По лицам их читалось не хуже, чем по золотым литерам на Арке Максенция: ты это спланировал и не сказал нам, чтобы мы не попытались тебя остановить. Да пошли вы все, подумал я.

— Есть приказы? — спросил Артавасдус.

Я оглянулся в поисках Лисимаха; мне хотелось приставить меч ему к шее, заставить его сказать им, что это он спровоцировал этот цирк, а не я. Но Лисимаха поблизости не было. Он всегда появлялся, когда не надо, и исчезал, когда я действительно в нем нуждался. Как всегда.

«Что сделано, то сделано», — сказал голос дурачка в голове.

— Доложить обстановку, — сказал я, стараясь изо всех сил звучать невозмутимо. — Я не вижу отсюда, что происходит.

— Все уходят, — отозвался кто-то. — И Синие, и Зеленые.