Шестнадцать способов защиты при осаде

Фаустин замер как испуганный олень.

— Поверю тебе на слово. И все же — какая удача. Чудеса…

Я кивнул.

— Рассказал бы тебе раньше, да отвлекся. Это была хорошая новость. А вот — плохая. — Я передал ему медный тубус. — Посмотри сам.

Он прочел — и застонал:

— Во имя всего святого, а меня-то за что?

Люблю людей с приоритетами.

— Потому что ты — моя правая рука. В их глазах как минимум.

— Мы должны что-то с этим сделать, — заявил Фаустин. — Прямо сейчас.

Я рассмеялся.

— Что, например?

— Арестовать их как можно скорее.

— Ну да, это так просто. Я посылаю солдат в Палату, и семерых уважаемых сенаторов выволакивают оттуда под голубые рученьки.

— У тебя Печать. Можешь делать все, что считаешь нужным.

— Могу. Но у них еще и пятьсот вооруженных сторонников. То, чего у них нет — но ты так решительно готов им предоставить, — это оправдание своих действий. Нет, сначала я поговорю с Бронеллием. А ты пока помалкивай. И никуда не ходи без охраны — из Синих или моих ребят. Остальное я сам улажу.

Бронеллия я нашел в штабе Зеленых. Весть потрясла и опечалила его — а как иначе: собственная Тема считала его никчемным. Я оставил ему несколько поручений, а после — отправился в Государственный Картулярий.

Картулярий представлял собой старую замшелую башню, маячившую поверх стен храма Возрождения, который много лет назад был полноценным монастырем. Никто так и не удосужился разобрать горы старых правительственных бумаг, хранящихся там, — в основном отчеты для приемной префекта. Я нашел древнего как сама башня клерка, который вроде как знал, где найти то, что я ищу. Времени у него ушло немало, но в итоге он таки откопал в закромах тубус толщиной с мою ногу и вручил мне его, сияя как начищенный гистаменон.

Внутри было не совсем то, что нужно, но благодаря находке я понял, где мои поиски продолжатся — в Архитекторском архиве на Игольной улице. В подвалах там стоит огромный стеллаж, от пола до потолка забитый пронумерованными тубусами. Чтобы найти нужный, мне хватило четырех минут. Уникальный материал: отчет о разрушении улицы в Нижнем городе около ста семидесяти лет назад, карта, описывающая пострадавший район до того, как его не стало, и пара других карт столетней давности и еще одна совсем древняя карта.

— Могу я одолжить все это? — спросил я у архивариуса.

— Выносить любые документы из помещения строго запрещено, — пробухтел он.

— Я буду трактовать это как «да», — сказал я, помахав Великой Печатью у него перед носом.

Вернувшись во Дворец, я узнал, что Бронеллий объяснил своим пятистам диссидентам, в чем они были не правы. Полсотни человек были убиты, многие другие отделались разного рода травмами. Когда есть возможность, я стараюсь не спрашивать, каким именно образом мои подчиненные выполняют поставленные задачи.

Запланированный переворот так и не состоялся. Сенатор Фронто заболел после того, как что-то не то съел, и вскорости умер в корчах. Шесть его сообщников были понижены в должностях и завалены работой — таким количеством, что поди продохни. Решительных настроений после всего случившегося у них не осталось.

Я не поставил в известность Нико и остальных, но все рассказал Айхме. Ну или почти все.

— Итак, — подвела черту она, — что ты собираешься делать?

Айхма похожа на своего отца, но не меньше в ней и от матери. Ее родители оба были полукровками, наполовину млеколицыми; чтобы это углядеть, нужно очень постараться — хотя эти черты в ней есть, их не отнимешь. Мать Айхмы была дочерью переселенца, который зарабатывал на жизнь шитьем шатров — у того в жизни настали трудные времена, и ему в итоге пришлось продать детей по трудовому контракту на десять лет.

(Эти контракты — чудо из чудес местной системы. В теории, как только отработаешь прописанный срок, ты свободен как птица, так что это не рабство, варварский и нецивилизованный подход к делу; но, пока твой контракт действует, хозяин имеет право выставлять тебе счета за еду, одежду, жилье, обучение любому требуемому ремеслу. Само собой, на все это начисляются установленные законом пятнадцать процентов налога, и, к тому времени как контракт подойдет к концу, на тебе повиснет солидный долг, который ты можешь оплатить только трудом, за который тебе платят зарплату, также оговоренную законом; получишь больше — значит, нарушитель. И пока ты отрабатываешь свой долг, ты все так же ешь, носишь одежду, занимаешь жилую площадь. Это не рабство, потому что рабство — мерзость, с которой робуры поклялись покончить. Просто суть та же самая.)

Айхма выглядит как разбавленная версия своей матери. На востоке есть дикари, которые смешивают чай с молоком, — вот и она как тот самый чай. Но ее мать была робкой и доброй ко всем женщиной, никогда не говорящей грубого слова; чувствовалась в ней какая-то особенная безмятежность. Да, характер у Айхмы был скорее отцовский.

— Будь ты на моем месте, — спросил я ее, — что бы ты сделала?

Ее глаза заблестели.

— Ты что, шутишь?

— Скажи мне. Прошу.