ШЕСТОЙ МОРЯК

   «Я нужен тебе, чтобы поставить на полочку и любоваться? Скорее произноси Веление, и покончим с этим». — «Еще успеется. Твой облик — он настолько мерзок, что в этом даже есть какая-то гармония. И все же... ты мог бы с этим что-нибудь поделать?» — «Это и есть твое Веление? Я ждал какой-нибудь глупости, но не такой безнадежной... Впрочем, облеки его в  надлежащую  форму, если способен». — «Способна!»

   Кажется, Создатель Всех Миров продолжает оттачивать на мне свое чувство юмора. Да что за напасть! Я снова угодил в нежные женские клешни...

   «Успокойся, тератос[83], я знаю правила игры. Я объявляю свою волю, ты ее исполняешь и получаешь свободу. Один  тератос — одно желание, так?» — «Ну еще бы...» — «Но ведь ты довольно долго спал без дела, не так ли? Что для тебя несколько часов? Или дней?» — «Что ты задумал. .. задумала? Что такое час? И, если уж на то пошло, что такое день?» — «Ха! А я слыхала, ты всеведущ...» — «Любопытно знать, от кого!» — «Ну, если ты даже этого не знаешь...»

   «Никто не бывает всеведущ, — говорю я с нарастающим раздражением. — Можно видеть и не знать. Можно знать, но не слышать. Можно...»

   «Да, да, я и сама могу продолжить твою цепочку антитез. Слышать, но не понимать. Понимать, но не видеть. Извини, я утомилась и замкнула ее чересчур поспешно».

   Этот слишком резкий для моего слуха, даже визгливый голос способен кого угодно свести с ума. Но ее речи мне по нраву. Они демонстрируют отчетливые признаки интеллекта, столь нехарактерного для особей женского рода. Тем более что стартовая  процедура предзнания, начавшись  с освоения  актуальных  коммуникативных средств, уже практически завершена. Теперь я знаю, что такое час, что такое день, и что передо мной женщина. То есть нечто загадочное, поражающее воображение и, в отличие от остального материального мира, не поддающееся познанию.

   Вдобавок ко всему, она чародейка. Потому что простому, примитивному смертному меня не разбудить. Отсюда и интеллект: век малоумных чародеек недолог, они по определению не успевают дожить до того уровня познаний, который позволяет апеллировать к древним механизмам мироздания вроде меня.

   «Хорошо, ты не намерена освобождать  меня  немедленно. Что же ты от меня хочешь?» — «Я... я еще не решила». — «Ты не решила или не знаешь, как это сделать правильно, чтобы не угодить  в  ловушку собственных желаний? Тогда спешу тебя успокоить: никто еще за всю мою жизнь — а живу я очень и очень долго, уж поверь! — не высказал безошибочного и внутренне непротиворечивого Веления. И не припоминаю, чтобы я хотя бы однажды это скрытое противоречие упустил использовать в своих целях. Ты не выглядишь умнее других, так что не льсти себе мыслью, что произнесешь Веление и останешься безнаказанной».

   «Ах, как страшно!» — восклицает она. Но не выглядит напуганной. Более того: она смеется. Эти отрывистые вздохи могут быть окрашены во множество эмоциональных оттенков, от пренебрежения до восторга. И мне еще предстоит научиться их различать — кто ведает, на какой срок мне придется осесть в этом мире!

   «Что будет,  если  я разомкну магический круг?»  — спрашивает она.

   Круг действительно  магический, хотя и начерчен простым посохом на песке под открытым небом. А небо здесь, к моему удовлетворению, такое же  синее, как и в предыдущем мире. Встречая нечто постоянное, радуешься, словно старому другу.

   «Разомкнешь не  произнеся Веления? Хм...  затрудняюсь ответить. Вполне возможно, что  я убью тебя». — «Но такое наверняка случалось? За твою, хи-хи, долгую жизнь?» — «Случалось», — принужден согласиться я. — «И ты действительно убил всех, кто это сделал?!» — «Нет».

   Она снова заливается смехом.

   «Вот видишь, не такой уж ты ужасный! Послушай же: я выпущу тебя из круга. Мне просто интересно, как ты поведешь себя за его пределами. Но обещай, что ты наконец изменишь свой облик».

   «Глупости, — ворчу я. — Но почему бы нет? Обещаю. Что я должен с собой проделать? Хочешь, отращу еще одну голову или пару-тройку дополнительных рук?»

   «Не уверена. Я считаю, что четыре —  и без того слишком. Оставь себе две руки. И, если  можно, две ноги». — «А сколько у меня сейчас?  Ах да... Ну, изволь». — «И не нужно этих отвратительных жвал  кровавого цвета». — «Как скажешь... кстати, у тебя есть имя? В  этом мире пользуются именами?» — «Разумеется. Не думаю, что сможешь мне навредить, когда узнаешь, что меня зовут Калипсо».

   Итак, она звалась Калипсо...