ШЕСТОЙ МОРЯК

                   повздорил с коровой.

             Омут невесело

                    вел свои речи.

             Долгий огонь

                    пенял на солому.

             По кузнице темной

                    рассыпался бисер.

             Камень задумчивый

                    поддался испугу.

             Мокрая Морось

                    Зацапала Фенрира.

             Выпустил Тюр

                    нежную задницу.

  — Не бывало такого, — сказал Локи со смехом. — Хотя с тех пор как он лишился руки, хватка у него уже не та, что прежде. Иное дело Морось — уж она как схватит, так больше не выпустит. Хотел бы я иметь такую пасть и столько зубов, как у малыша Фенрира, многих он еще сожрет, а кого не сожрет, того надкусит, но вот участи его я не завидую[38].

              Ласковый скальд

                     берсерка помнил.

              Берсерк доподлинно

                     с тем был согласен.

              Ётун волшебный

                     ковшом был обижен.

              Бубен степенный

                     в полнеба  простерся.

              Осень большую

                     взлелеяла задницу.

              Пьяный бездельник

                     за то был в ответе.

              Плакса безродный

                     непотребно прикончил

              Ворога.

   — Ну, это еще только предстоит, — заметил Локи.  —  Хотя иначе, как непотребством, такое и не назвать.

   — О чем это ты? — спросил Бьярки, погруженный в свои думы.

   — О том способе, каким я намерен исполнить Веление, — отвечал Локи.

   — Но ведь ты его уже исполняешь, — сказал Бьярки.

   — Еще нет, — промолвил Локи. — Я только торю дорожку убийцы к жертве.

   — Ты снова говоришь загадками, — нахмурился Бьярки. — От твоих книг все слова в моей голове разбредаются, как овцы при уснувшем морже. То есть я хотел сказать — при пастухе. Мне стоит громадного труда согнать их вместе. К тому же привычный смысл слетает с них, как желтая листва с осеннего моржа. Вернее, с ясеня. Уж и не разберу, то ли во всяком слове вовсе не осталось смысла, то ли наоборот, добавилось с излишком. А теперь еще и гадай, кто здесь убийца, а кто жертва.

   — Возьми троих, — сказал Локи. — Хейд Босоногую, Вальдимара конунга и...

   — Моржа? — спросил Бьярки.

   — Можно и его, если морж не знал ни отца ни матери, — кивнул Локи. — С чего бы тогда ему обливаться слезами?

   — Никогда не видел плачущего моржа, — сказал Бьярки.

   — Вот тебе и ответ, — засмеялся Локи.

   — Это не ответ,  — возразил Бьярки. — Это полная задница.

   — А ведь наступит золотая пора, — сказал Локи, — когда о плачущем морже станут слагать песни. «Я человекояйцо, они человекояйца, а я морж. Тебе не кажется, что Локи смеется над тобой? Гляди — лыбятся, как свиньи в хлеву, пихаются... А я плачу» [39]

   — К тому времени уже не останется достаточно мухоморов, чтобы такое сочинять, — сказал Бьярки.

  — Асы всемогущие, что еще я должен сделать, чтобы этот парень захотел со мной выпить?! — вскричал Локи.

              Во всякой обители

                     есть место хлопотам.

              Гроб безраздельно

                     удерживал скальда.

              Норвежец подумал

                     о зимней стране.

              Паршивая ночь

                     надсмеялась жестоко.

              Доска просмоленная

                     от браги расселась.

              Порожний сундук

                     криком наполнился.

              Неподалеку

                     печалилось лежбище.

              Обманутый Локи

                     моржа упрекал.

   — И  все же, о каком морже постоянно идет речь? — спросил Бьярки. — Не частый это гость в наших краях.  А в моей голове он засел, как топор берсерка.

   — Моржи не то, чем они кажутся, — заметил Локи. — По крайней мере, не всегда. Или это было сказано о совах? Или будет? Уж и не упомню.

               Должно быть, дремала

                      Лыжница-Скади.

               Эгир[40] зато

                      ото сна пробудился.

               Некая задница

                      песни горланила.

               Враг стародавний

                      приманивал зиму.

               Блистательный конунг

                     с тех пор заболел,

               Сполна обожрался

                     каким-то дерьмом.

               Рука неживая

                     исправила цену.

               Ясень спросил,

                     усмехаясь похабно:

               «Блудная жена воротилась?»

   — Блистательный конунг — это про ирландца? — спросил Бьярки.

   — Вообще-то я имел в виду Хёнира, с которым мы вас и выдумали, — сказал Локи. — Но ты вправе понимать написанное, как тебе асы на душу положат.

               Мертвый пришелец

                     задорно смеялся.

               Но медяку

                     ошибаться не стоило.

               Сволочь пустая

                     напивалась без роздыху.

               Дева дебелая

                     тому изумилась.

               Полярная задница

                     бормотала.

               И только с рассветом

                     проснулась надежда.

              Приблудный слепец

                     кончил с Лыжницей-Скади.