— Так, — нахмурился Локи. — Отчего мне все время кажется, будто я что-то пропустил? Я всегда подозревал, что старый греховодник Хёд[41]
положил глаз, которого у него отродясь не было, на эту негодницу Скади. Что тут вообще творилось, пока я прохлаждался внутри девяти камней?— Ничего особенного, — сказал Бьярки. — Ржавый кузнец грозной тещи ослушался. Флягу кувшин ожидал не переча. Дурень схватил мохнатую рыбу. Ласковый случай вразумил тетиву. Призрак узнал барана щербатого.
— Похоже, кое у кого начинают перегреваться мозги! — воскликнул Локи. — Настала пора охладить их пенным напитком.
— Еще не настала, — сказал Бьярки. — Все равно твои безумные стихи не свалят с ног настоящего викинга.
— Да ведь ты не настоящий, — возразил Локи. — И уж точно не викинг.
— Я не в пример крепче, — заявил Бьярки.
— Не знаю, как там насчет крепости, — сказал Локи. — Но упрямства в тебе хоть отбавляй.
— Любопытно, в каком краю свела их судьба? — спросил Бьярки.
— Известно в каком, — сказал Локи. — Где льдов больше, чем земли, а небо такое серое, что поневоле захочешь кого-нибудь убить. Где даже заяц нет-нет, да и возомнит себя берсерком, хотя не перестанет быть при этом зайцем. И даже мухи обидчивы в те редкие деньки, когда негреющее солнышко поднимает их из спячки.
— Кажется, это была хрюнделева мамаша, — сказал Локи, — та еще стерва. Вполне возможно, она была синяя. И, безусловно, сволочь.
— А вот Скади сменила тесный фартук на просторный, — заметил Бьярки. — Не указывает ли это на ее пустившееся в рост брюхо?
— Еще и как указывает, — проворчал Локи. — Скоро в Асгарде не протолкнуться будет от маленьких великанов...
— А что? — сказал Локи горделиво. — Неплохо написано. Вот и еще одна поговорка!
— Мне показалось, она говорила сущую правду, — сказал Бьярки.
— Ты мало ее знаешь, — промолвил Локи. — Она женщина, а женщины и сами порой не разбирают, когда говорят правду, а когда лгут. Так уж они устроены. Вернее, так уж я их придумал. Согласись, не самый плохой сосуд для хранения всей мировой лжи.
— А без лжи никак нельзя было обойтись? — спросил Бьярки.