Шестой остров

На вершине утеса при свете луны мы вполне спокойно обсудили, что делать дальше. Мы знали, что до полуночи смены дозора не будет — а я утке заметил, что полночь там наступает тогда, когда Три Марии начинают клониться к западу — до того часа еще было довольно далеко, и мы спустились вниз, чтобы быть поближе к незваным гостям и на месте решить, как нам получше с ними управиться. Убедившись, что все трое спят, я наметил себе кривого да еще некоего Оливера и перерезал им глотки так, что они и охнуть не успели, а Памбеле меж тем прикончил третьего ударом своего кола.

После этой бойни мы уже владели тремя арбалетами с двадцатью стрелами, четырьмя пистолетами, мушкетом, четырьмя мечами, шпагой, тремя кинжалами, кривой мавританской саблей, целой арробой пороха и половиной арробы дроби; но более всего меня порадовали арбалеты, ибо я был того мнения, что это оружие более удобно в здешних местах, где порох то и дело отсыревает, а ведь стрела убивает не хуже, чем пуля, да вдобавок делает это бесшумно. Памбеле советовал быть начеку, потому что могла подъехать вторая партия, на которую мы вполне сумели бы напасть в момент, когда они будут причаливать, и он почему-то был уверен, что среди этих будет и Тернер,— захватив их врасплох, мы сможем многих перебить, в потом скрыться на островах восточной гряды; я, однако же, был иного мнения, о чем сразу ему объявил, и Памбеле, с опаскою и ликованием вместе, признал, что мой план куда удачнее, и стал восхищаться моим, как он говорил, неслыханным хитроумием. Не мешкая, мы взялись за дело. Мрак стоял непроглядный, но мы так хорошо знали наш остров, что двигались свободно, как днем.

Мы отрубили голову’ убитому ударом кола, и пока Памбеле ходил за головою того, которого мы прикончили первым на вершине утеса, я отсек голову остальным двоим, которым только успел перерезать глотки;

когда ж все четыре головы были на месте, я у каждой отрезал язык у самого корня, чтобы языки сохранили всю свою длину. Головы мы разложили у кистей и ступней скелета, а в черепе его раздвинули челюсти и затолкали туда все четыре языка таи, что они веером легли на его грудь. Затем мы подобрали четыре трупа и закопали их в упомянутой уже ложбпне, позаботясь хорошенько засыпать их песком и сухими листьями, чтоб и следу не было.

Отмыв от крови два гамака, мы легли и проспали до утра. Когда ж вполне рассвело, собрали все рыболовные снасти, инструменты, кухонную утварь, провизию и все прочее снаряжение пиратов и закопали шагах в двухстах от их привала. Навес же сломали, шесты побросали в море, и их унесло течением. Из всего привезенного пиратами оставили только кусок солонины, козью заднюю ногу, глядя на которую у нас у обоих слюнки текли, да немного пряностей, чтобы ее приправить.

Завершив это дело, мы самым тщательным образом принялись уничтожать следы крови и наших ног. Затем Памбеле занялся приготовлением обеда, и на сей раз мы нисколько не опасались, что дым костра будет виден — там, на Папайяле, заметив его, сочтут вполне естественным, что их товарищи готовят себе обед. А я тем временем делал приготовления для атаки на тех, кто сюда приедет, ежели они надумают это сделать в этот же день.

Плывя от Папайяля, поскольку течение там уносит к востоку, им пришлось бы дать крюк, повернув шлюпку носом к Фок-мачте, и довольно долго плыть по течению; тогда они попадали как раз к западному берегу нашего острова; однако прежде чем добраться оттуда до нашего пляжа, надо было миновать высокие прибрежные заросли, густо увитые лианами; там я решил поставить заряженные арбалеты и мушкет с полным зарядом пороха — я не сомневался, что, когда они будут проходить по этим местам, мы подстрелим человек пять-шесть из двенадцати, умещавшихся в боте; однако, как будет видно из дальнейшего, мне не хотелось, чтобы они прибыли уже сегодня, и так оно и случилось. Видя, что уже темнеет, а пиратов нет как нет, мы с Памбеле взяли все оружие, дабы, исполняя заранее намеченный план, поплыть в шлюпке к Папайялю, но огибая Фок-мачту; а когда покидали наш остров, то, по хитроумной вы-

думке Памбеле, я взял козью ногу, мясо с которой мы съели, и копытцем отпечатал следы, как бы выходящие из моря и идущие к скелету, а затем обратно к морю; после чего я возвратился, идя спиною вперед, чтобы таким образом стереть свои собственные следы; в конце концов мы отчалили, моля небо, чтобы не было дождя до того, как приедут пираты с Папайяля,— мы не сомневались, что бесследное исчезновение их товарищей и столь любовно украшенный нами скелет Многоязычного да еще следы козьих копыт, выходившие из моря и возвращавшиеся туда же, нагонят страху на этих суеверных скотов, а я из своего опыта — скорее опыта пикаро, нежели солдата — знал, сколь важно хорошенько настращать неприятеля.