Шестой остров

Этого мне было достаточно. Я больше не сомневался: Корнелия, забеременев от дона Хуана Кансино, удалилась в Гронинген, огражденная от сплетен мнимым браком с голландским моряком. Даты совпадали: 1583 год был согласно «Исповеди» годом рождения Альваро и отъезда в деревню «злосчастной Корнелии», как явствует из письма Хуберта ван ден Хееде к его кузену-бургомистру. А 1598 год — это как раз тот год, когда Альваро, как сам он пишет, отправился в Испанию. С этого момента я проникся уверенностью, что «Исповедь» — документ подлинный. Не было никаких оснований считать литературным вымыслом документ, где упоминались исторические, реальные лица — Корнелия ван ден Хееде и фрай Херонимо Кукольник. Два этих персонажа были слишком далеки друг от Друга географически и слишком незначительны, чтобы некто, знавший их лишь понаслышке, вздумал бы ввести их в литературное сочинение. Упоминать одновременно и Корнелию и фрая Херонимо мог только человек, кто бы он ни был, непосредственно связанный с обоими, следовательно, некто живший в Голландии в конце XVI века и в Ла-Абане в начале XVII века. Я был твердо убежден, что этот некто и был Альваро де Мендоса, человек из плоти и крови.

Вдохновленный находкой, я решил снова покопаться

в испанских архивах. Быть может, отыщется что-либо о фрае Херонимо. Однако до конца 1974 года мне не удавалось всерьез заняться этим вопросом. И все же я несколько месяцев непрестанно размышлял о содержании «Исповеди». Читал и перечитывал ее текст и пришел к выводу, что то было грандиозное надувательство, задуманное плутом Альваро де Мендоса, чтобы снискать благоволение доминиканцев в Ла-Абане. Исходным моментом был для меня резкий контраст между тем, что описано в тринадцатой хорнаде, и содержанием всех предыдущих хорнад. Видения, о которых Альваро сообщает в последней хорнаде, являются только людям со свихнутыми мозгами, а безумец не мог бы писать так связно, последовательно и правдоподобно, как то мы видим в двенадцати предыдущих хорнадах. Последняя же была тем решающим ударом, который, по мнению Альваро де Мендоса, должен был обеспечить ему поддержку доминиканцев на будущее. Что же до остальной части «Исповеди», она, я думаю, в основном содержит сознательно правдивую информацию. Причем настолько правдивую, что в некоторых эпизодах Альваро неспособен скрыть свои истинные чувства. Уверен, что он не испытывает раскаяния, о котором пишет, рассказывая о расправе с альгвасилом и со своим братом Лопе. Напротив! Он вспоминает это с наслаждением. В его описании мести альгвасилу чувствуется смакование всех этих пыток и нет ни на грош христианского раскаяния. Перечитайте заключение четвертой хорнады о том, как он натирает воском острие кола; перечитайте также совершенно циническое описание в третьей хорнаде о сделке с Мочуэло, какими ударами кинжала он должен прикончить его братца Лопе. И в том же, полном гордыни тоне он говорит об убийстве священника на Кубе и о распятии Тернера. Воздадим ему должное: он выражает искреннее раскаяние — просто человеческое, не христианское,— в убийстве двух служителей инквизиции, сопровождавших альгвасила; с тем же чувством он рисует эпизод бунта галерников и расправу, по приказанию Тернера, с беззащитными пленными испанцами. И я мог бы поклясться, что он питает чувство истинной дружбы к мудрому Алькосеру, к Антонио из Кадиса и к Пам-беле.

На некоем этапе розысков я пришел к убеждению,

что большая часть рассказанного Альваро, кроме последней хорнады, чистая правда, включая и историю с сокровищем. Вначале я недоумевал, для чего ему понадобилось сочинять нелепицу с видениями в последней хорнаде. И лишь некоторое время спустя нашел разгадку: он сделал это, чтобы произвести благоприятное впечатление на доминиканцев. Я представлял себе различные варианты. Возможно, между ним и Памбеле, с одной стороны, и пятью испанцами — с другой, произошла вооруженная схватка. Погиб ли в ней кто-нибудь? А может быть, они лишились корабля и не имели на чем перевезти сокровище; либо же из-за того, что людей стало меньше, они уже не могли справиться с таким большим судном, как фрегат Тернера, и осуществить свой план, изложенный в предпоследней хорнаде — явиться на Кубу в качестве бывших пленников, а затем победителен, перебивших английских пиратов.

Словом, могли возникнуть разные предположения, несомненно, однако, то, что Альваро решил искать себе поддержку в Ла-Абане. На кого он мог рассчитывать? Сокровище было слишком соблазнительно. Любой, кому он доверится, мог предать. И тогда старый пикаро, бродяга, шулер, студент Алькалы и Саламанки, прошедший курс «негодяйских наук в тунцеловлях Уэльвы», надумал придать себе ореол святости историей с видениями и одновременно пробудить алчность доминиканцев — тогда он мог быть уверен, что, по крайней мере, до того, как будет отрыто сокровище, его не выдадут за все его злодеяния в руки правосудия. На такие мысли наводило меня не столько мое гуманитарное образование, сколько мой опыт матерого мошенника, пикаро нашего века.