Шестой остров

Я углубился в чтение святого Августина: «О граде Божием», «Исповедь» и «Трактат о благодати». Grosso modo ⁴⁹ его учение и было таким, как нам излагал его в Назарете падре Грихальво. «Трактат», который я оставил напоследок, потому что он интересовал меня больше всего, принес разочарование. В нем не было ничего особенного, ничего такого, что иезуиты должны были бы стараться скрыть или исказить и что могло бы послужить оправданием для меня, отошедшего от ордена. Затем я решился прочесть «Августина» Янсения. И там я таки нашел то, что искал. Именно то! Все, что иезуиты говорили о его сочинениях, было ложью или же на худой конец полуправдой, искаженной правдой. Да, «Августин» — произведение замечательное. На мой взгляд, это было полемическое, но очень ясное толкование идей святого Августина. Не случайно же оно сумело убедить такого трезвого рационалиста, как Паскаль. А затем — святой Фома! Трудоемкое чтение на латыни принесло мне покой. Я обнаружил, что центральная тема «Суммы» ' — стремление отыскать гармонию между верой и разумом. Так ведь именно это и было основной моей идеей! Еще ребенком я интуитивно чувствовал ее, когда спрашивал у падре Нуньо, можно ли считать математику столь же истинной, как существование Бога. И когда я честно высказал свою мысль падре Грихальво, это навлекло на меня позор и исключение из семинарии. А теперь «ангелический доктор» подтверждал мою правоту. Почти два месяца я прожил с камнем на сердце, силясь выбраться из пустоты. И святой Фома настолько меня захватил, что однажды, когда я был немного простужен, я читал его без передышки с утра до глубокой ночи, даже о еде забыл. Едва оторвался от книги, тут у меня сильно закружилась голова, пришлось посидеть, подождать, пока пройдет.

На другой день я проснулся с температурой и небольшим кашлем. Карлитос настоял на том, чтобы пригласить врача. Врач нашел у меня довольно сильное малокровие. Я рассказал ему, что почти два месяца читал по четырнадцать — шестнадцать часов ежедневно, а питался — не считая того, что Тита оставляла мне в моей комнате и к чему я почти не притрагивался,— парой сандвичей с кофе вместо обеда. Врач сказал, что я сумасшедший. Он прописал мне витамины и солнце. «Если не будешь бывать на солнце, как же у тебя синтезируется витамин Д?» Он меня напугал и убедил. Когда мне стало получше, я начал ходить на пляж. Был конец февраля. Погода уже стояла холодноватая, и народу там было немного.

Вскоре у меня снова появился аппетит, посвежело лицо, прибавилось оптимизма. Но не столько морским воздухом и солнцем я наслаждался, сколько зрелищем полуголых женщин на пляже. Увязая в песке, они проходили мимо меня. От замедленных движений колыхались мягкие выпуклости их тела. Некоторые растягивались ничком совсем рядом, выставляя напоказ глубокую продольную ложбину на спине, будто приглашая утопить в ней мои терзания. «А почему бы и нет?» — сказал я себе однажды, встав на ноги. Я человек мирской. Теперь для меня никакие обеты целомудрия необязательны. Почему бы и нет?

Я сделал несколько неуклюжих попыток познакомиться, но безуспешно. Как-то вечером я зашел в публичный дом. Мне досталась крашеная блондинка лет тридцати. Была она немного худощава, но сложена хорошо. Обмывая меня марганцовкой и щупая, нет ли у меня гоноррейных выделений, она тихонько вторила звукам танго, которое пела по радио Ли-бертад Ламарк. Пока мы с нею обнимались, она убавила громкость, но продолжала прислушиваться, а когда я кончил, она тою же рукой, которой схватила рулон туалетной бумаги, снова подкрутила погромче голос Либертад. Под звуки «Жимолости в цвету» я одевался, а она, напевая, мазала кусок хлеба жиром,

и, готовясь принять следующего клиента, надевала розовые шаровары и бюстгальтер.

Я расплатился и ушел с чувством отвращения, но вскоре пришел опять. Испытывая угрызения совести, я все же продолжал посещать эту худышку. Звали ее Ивонна.

Мне захотелось исповедаться, и я подумал о падре Нуньо. Набравшись духу, позвонил в колледж Святого Семейства. Но его там уже не было. Два года назад его разбил паралич, и его поместили в орденский пансионат, находящийся в Пеньяроле. Я подумал, что он, наверно, сильно изменился, одряхлел. Решил, что лучше мне с ним не видеться, сохранить прежний дорогой мне облик и избавить его от огорчения. Мне нужен был духовник, который бы меня понимал. И я нашел такого.

Падре Кастельнуово был статный, подтянутый, подвижный, увлекался спортом. Он слыл отличным яхтсменом и игроком в пелоту ’ в клубе «Эускаль Эрриа». В то время он служил приходским священником в одной из церквей Редукто. Некий Дуран Мульин, студент права, рекомендовал мне его как знающего богослова. Студент этот тоже был католиком и, видя, какие книги я заказываю, относился ко мне с уважением. Жил он вблизи площади Гаучо и однажды даже зазвал меня к себе.