Шестой остров

что так поступить мог только глупец, но не ты. И тогда ему вдобавок захочется узнать, для чего тебе понадобился дома такой огромный сейф. Тут-то он и заподозрит неладное, и это, пожалуй, будет хуже всего. Он даже может подумать, что ты в собственных интересах тайно ведешь нечистую игру в деле с проектом локатора. А коль речь идет об интересах ИТТ, сам знаешь, что Генсборо не поколеблется выжать из тебя всю правду любыми средствами. Не лучше ли признаться ему начистоту? К тому же иначе ведь и не объяснить, как получилось, что ты, такой матерый волк, дал себя завлечь в довольно-таки нехитрую западню? Он спросит, почему же ты не предложил им принести найденные дублоны, чтобы ты их посмотрел у себя в кабинете или в другом безопасном месте? Какая надобность была тебе ехать неизвестно куда, если заинтересованными в этом деле были они, а не ты? Ты человек опытный в делах коммерции, а всякому известно, что торговаться всегда лучше на своей территории. Он испытает тебя на детекторе лжи и в конце концов добьется признания, что ты отправился на эту встречу, гораздо больше обольщенный школьной формой Джейн, чем дублонами. Да, пожалуй, лучше сказать всю правду, будь что будет. А что подумает пуританин Хенин о твоих интрижках с девочками? Что подумает о твоих пороках этот суровый старик, который даже не курит, даже дыма табачного не переносит? Это может оказаться концом твоей карьеры. Школьное платье Джейн будет стоить тебе не только твоей карьеры, но еще миллиона с лишним долларов плюс «Успение Святой девы», и ты еще будешь рад, если не окажешься замешанным в грандиозный скандал из-за махинации с локатором. О, будь он проклят! Да, самое разумное — сказать Генсборо начистоту всю правду.

Но что значит — правду? Разве Лу знает точно, что произошло? Кто эти похитители? Из всех женщин, которым было кое-что известно о его причудах в амурных делах, никто, кроме Риты Алегрия, второй его жены, не знал, что в тайном чулане он хранит «Успение Святой девы». И в ту правдивую исповедь, которую он, бедняга, готов выложить Генсборо, надо ли включить историю картины? Всю, как есть, историю картины? Сознаться, что тринадцать лет назад он купил у мошенника итальянца «Успение Святой девы» Мантеньи, укра-

денное из мадридского музея Прадо и подмененное фальшивкой?

После пяти дней размышления Лу пришел к выводу, что, кто бы ни был организатором похищения, человек этот получил информацию о его столь тщательно охраняемых тайнах от Риты Алегрия либо от итальянца Аристидеса Менегетти. И вероятней всего, информация исходила от Риты, потому что итальянец умер в 1970 год и вряд ли мог что-либо знать о его интимной жизни. Рита же была единственной женщиной, знавшей о существовании чулана, и она видела, как старательно прячет он там «Успение Святой девы». Она, правда, не знала, что картина краденая, но сам тот факт, что Лу так тщательно ее оберегал и просил Риту никогда ни с кем о картине не говорить, мог кого-то, с кем она давала волю языку, навести на мысль об истинной причине. Если Лу удастся выйти отсюда живым, он, хотя бы любопытства ради, наймет детектива, чтобы выяснить, какие были у Риты любовники за последние тринадцать лет. Только очень близкому человеку, например, любовнику, она могла бы рассказать историю своих интимных отношений с Лу, подробности ритуала со школьными формами и экстаза при лицезрении картины Мантеньи. Конечно, Рита не знала, что лицо Святой девы, выражение ее лица, было точным портретом лица Фанни, его первой жены, в тот самый миг в ясеневом парке. Она также ничего не знала о похищении картины, которое в музее Прадо либо не было замечено, либо там по какой-либо причине не хотели этого разглашать. И также не знала она, что, прежде чем он завладел оригиналом, ни одна из многих копий, которые Лу заказывал у лучших имитаторов кватрочентистской живописи, ни самые превосходные литографии никогда не вызывали у него того эротического экстаза, в какой приводило его созерцание оригинала из музея Прадо. Обо всем этом она не могла знать и ни от кого не могла узнать.

Лу с нею запирался в чулане всего каких-нибудь раз десять, там он любил ее, глядя на лик Святой Девы, лик его незабвенной Фанни.

А чтобы Менегетти каким-то образом узнал его настоящее имя, это почти невероятно. И тем более невозможным кажется, что Менегетти мог кому-то проговориться о продаже картины,— ведь это бы его скомпрометировало. И конечно, очень трудно допустить,