Шестой остров

Пришел он с аргентинским фольклористом и двумя девушками. Они явно шли с какой-то другой вечеринки и были заметно навеселе. После того злосчастного вечера в Пунта-Горда, год с лишком назад, я несколько раз видел его в «Старом Тупи», но мы избегали друг друга. В этот вечер он, напротив, похлопал меня по плечу, как самого близкого друга. Грасиэле поцеловал руку. Я проглотил тройную порцию водки и выказал ответный восторг. Потом я налил ему рюмку коньяку, и он выпил ее залпом. Задору у него нисколько не убавилось. Тут кто-то придумал мрачную игру — все разбиваются на пары и каждый должен высказать другому, что он о нем думает. Что мне говорил Москера, я уж не помню. Помню только слова «желторотый», «вундеркинд», «монашек» и тому подобное. Я же дал волю своей неприязни. Я сказал ©му, что, конечно, он художник, преданный своему искусству, да только таланта у него нет, а он, на склоне

¹ «Всеобщая песнь» — поэма Пабло Неруды.

«Черные герольды» — поэтический сборник перуанского поэта Сесара Вальехо.

Чакарера — аргентинский народный танец и песня.

лет, еще строит планы на будущее, хорохорится, и так далее. Я был красноречив, как никогда. Потом налил бокалы и предложил ему выпить. Грасиэла, испугавшись моего агрессивного настроения, попыталась отобрать у меня бокал, но я выпил его одним духом. Она снова стала меня уверять, что ужасно меня любит, что у нее нет сил ждать, она должна побыть со мной наедине немедленно. Все было понятно, она хотела увести меня с вечеринки, потому что опасалась, как бы чего не вышло. Но было уже поздно. Пока это ничтожество, этот Москера не ушел, я тоже не желал уходить. Кто-то явился мне на подмогу: сказал Грасиэле, чтобы она не портила веселья, что я, мол, в ударе и все от меня в восторге. Он обещал доставить нас домой в своей машине.

Я уговорил Грасиэлу петь. Как всегда, она имела успех. А я, будто охотничий пес, все набрасывался на Москеру. Только он сделает какое-то замечание или начнет рассказывать что-то забавное, я тут же порчу ему игру язвительной репликой. Мне удалось согнать с его лица победоносную улыбку, и он стал отвечать мне раздраженно. Оба мы продолжали пить, и казалось, вино на нас не действует. В тот вечер я бы мог запросто выпить вдвое больше. От алкоголя мысли у меня только прояснялись. И этой ясностью я пользовался для того, чтобы шпынять Москеру. В какой-то момент он уже не мог стерпеть моих шпилек и решил допечь меня грубостью. «Слушай ты, вундеркинд,— спросил он меня внезапно,— а когда ты жил с попами, неужто тебя ни разу не тронули?» Воцарилось всеобщее молчание. Я едва не запустил ему в лицо бокал с вином, но удержался. Отхлебнул порядочную порцию, и ответ мой был для всех неожиданным. С совершенно невозмутимым видом я сказал: «Да, было один раз».— «И тебе понравилось?» — снова спросил он, раззадоренный. «Да, недурно,— ответил я,— одно плохо, очень уж поза нелепая».

Все дружно расхохотались. Стали хвалить меня за уверенность, за savoir faire *, за чувство юмора. Москера остался в дураках. Это был смертельный удар. Я счел себя отмщенным и больше не обращал на него внимания. Но немного погодя начали играть в «Антона Пирулело», игру с фантами, в которой надо делать

¹ Самообладание (фр.).

вид, будто играешь на каком-нибудь инструменте в ритме той или другой детской песенки. Я никогда в эту игру не играл и при смене мотивов раз за разом ошибался. Мы с Грасиэлой сидели на диванчике возле окна, под которым из стены выходила цементная балка шириной сантиметров тридцать, соединявшая два крыла здания,— расстояние между ними было метров около пятидесяти. «Пусть пройдет десять шагов по этой балке»,— предложил Моск ера, когда стали обсуждать, какой штраф мне назначить за мои ошибки.

Прежде чем кто-либо успел меня остановить, я вскочил на подоконник и начал двигаться по балке. За спиной у меня сразу раздались тревожные голоса. Дул довольно сильный ветер, он трепал мне волосы и приподнимал полу пиджака. Когда я прошел пять или шесть шагов, все затихли. Меня охватило чувство одиночества. Стало страшно, и я остановился. Начали дрожать колени. Я сделал усилие, сосредоточился и сумел овладеть собой. Я внушил себе, что иду не по балке на высоте тридцать метров над землей, а по вымощенной плитами дорожке на земле. Расставив для равновесия руки, я весь расслабился и пошел быстрыми шагами. Снова послышались возгласы. Так я прошел метров двадцать, вдвое больше, чем требовал Мо-скера. Тут я сообразил, что самое опасное — это повернуть обратно. Как это сделать, я не знал. Я остановился, попробовал повернуться и чуть-чуть скособочился. Опять крики. Я подумал, что проще всего дойти до конца балки, повернуть, упираясь в стену, и возвратиться так же, как я шел. Но я этого не сделал, потому что в этот миг у меня появилась блестящая идея.