Шестой остров

Итак, рассказал он следующее: звали его Хуан Алькосер; родина его здесь же, на этой валенсийской земле; медицине же он обучался в Макао, португальском городе в Китае, где прожил двенадцать лет; а тут его взяли под стражу как еретика и бежавшего с галеры.

Никто бы и вообразить не мог, что эта величавая наружность, эти тонкие, белые руки принадлежат каторжнику, орудовавшему веслом па королевских галерах. Он сказал, что имя Педро де Аранда, как он мне представился там, на опушке леса, было не настоящее его имя, по под ним он ж^;ил в Лиссабоне, а настоящее знают только его дочь да два кабальеро, близкие его друзья, к коим он ныне причисляет и меня, своего спасителя, отчего и почел долгом сообщить свое подлинное имя как самому лучшему другу.

Затем он поведал мне, что дед его был мориск из Гвадалахары, который едва знал испанской грамоте, но уже в молодости сильно разбогател, занимаясь торговлей; она-то и привела его потом на толедский рынок в Алькана, где он открыл большую лавку шелковых тканей. Когда ж он достиг тридцатилетнего возраста, ему пришлось подчиниться прагматике, изданной Фердинандом и Изабеллой, согласно которой жившие в Испании мудехары ', дабы не подвергнуться изгнанию, должны были принять христианство, что его дед и выполнил по форме, но не по сути, да так и умер, тайно придерживаясь мусульманской веры; при крещении же он принял имя Фернандо Алькосер по названию города, где родился, откуда и пошло в их семье христианское имя. Торговля шелком привела наконец деда в валенсийские края, где в плодоносной и изобильной округе он покупал фанегами ⁷³⁷⁴ семена для выращивания тутовых деревьев; тут-то он и поселился по пути в Сагунто, недалеко от леса, где мы встретились нынче утром. В этой-то усадьбе родился и вырос дон Хуан, а прежде и его отец, и все его детство прошло в том, что для виду у них исповедовали католическую веру, а тайком читали Коран, ели свой «гуадок» и «таср» и держали пост в Рамадан, как поступали все семьи

I

тайных отступников. У меня хватило смелости спросить, какую из двух вер он исповедует ныне, на что старик ответил, что никакой, ибо, по его мнению, обе слишком уклонились от истины, и что верует он только в Бога — создателя вселенной, коего чтит не обрядами какими-либо, но единственно лишь добрыми делами па благо ближним своим, и весьма возмущается фанатизмом, повинном в том, что знания многих мудрецов находятся в пренебрежении и забвении, однако в Лиссабоне и повсюду он выдает себя за набожного христианина. Затем он рассказал, что к году тысяча пятьсот семьдесят седьмому, когда ему минуло двадцать девять лет, он уже в течение трех лет исходил пешком многие дороги Франции и Италии, дабы слушать лекции по медицине, географии и алхимии у знаменитейших ученых этих стран, и что, вскоре после того, как он поселился в Валенсии, слава о нем как человеке весьма сведущем, прочитавшем бездну книг, пошла по городу, и похвалам и восторгам не было конца. Однако он, по молодости неосторожный и готовый защищать истину при любых обстоятельствах, говорил во всеуслышание о своем восхищении мавром Аверроэсом ⁷⁵ и итальянцем Джордано Бруно, высказывая мнение, что их труды должно непременно выпустить в свет, между тем как инквизиторы почитали их вредоносными для католической веры; речи его, с которыми он не таился, дошли до ушей святой инквизиции, и дело кончилось его арестом, а поскольку он упорствовал в том, что высказанные им похвалы справедливы, валенсийские инквизиторы осудили его пожизненно на галеры. И еще рассказал он, что после нескольких месяцев каторжного труда, на который обречены несчастные, оборванные и обовшивевшие галерники, богатство его родителя помогло подкупить писца из тех, что, пользуясь должностью, вымогают деньги для дальнейшего своего продвижения наверх, писец дал взятку капитану галеры, тот подмазал надсмотрщика, и дону Хуану удалось бежать, бросившись в воду в обнимку с куском доски вблизи португальского берега, когда в этом королевстве еще правила Ависская династия ² и был жив дон Себа-