Шествие динозавров

И спустя полтора часа умиротворённого созерцания всем и всё прощаю. Пускай подавятся своими паршивыми секретами. Тем более что по соображениям чисто формальной логики не могут они перекрыть мне доступ к информации моего времени и времени до моего рождения. В том числе и к той, о которой я мог только мечтать шестьдесят семь лет назад. К тому же, за эти годы, да ещё с темпоральной техникой наперевес, потомки вполне могли добраться до утерянных библиотек древности — например, до Александрийской за неделю до пожара. У меня есть небольшой шанс прочесть Древнейший свод и свод Никона, «Геракл» и «О днях» Плутарха, а заодно и совсем уже экзотические «Каракунито ифу моногатари» и «Хэ ту юй бань». Одинаково интересны мне трактаты о дипломатическом искусстве Древнего Китая и договоры о взаимопомощи периода «социалистического содружества». И я намерен вкусить от этого древа всей пастью, под завязку набить закрома памяти и непременно утащить нахапанное с собой…

Глава двадцать третья

Его шаги я заслышал издалека. Он шёл не таясь. Нужно ли ему было опасаться дозорных в Эйолудзугге, этой цитадели ужаса?! Он даже напевал себе под нос. В одной руке чадил факел, в другой имела место небрежно скомканная охапка выделанных козьих шкур.

Я дождался, пока он поравняется со мной, после чего шагнул наперерез, угрожающе покачивая обнажённым мечом.

— Безумец, — сказал он спокойно. — Или призрак. А может быть, вургр?

— Раздевайся, — приказал я.

— Грабитель, — заключил он, свергая с тощих мослов проношенное до дыр затхлое тряпьё. — Бери и подавись.

— Подними факел повыше, — командовал я. — Повернись.

— Неужели мужеложец? — продолжал он строить догадки, послушно исполняя все мои прихоти. — О! Как же я не догадался? — он хлопнул себя по лбу. — Ты искал «поцелуй вауу»? Напрасно потратил столько времени. Да будет тебе известно, невежественный меченосец, что вауу лобызают свои жертвы во вполне определённые места. Наиболее часто в шею. Чуть реже — в локтевой сгиб. И никогда — в ягодицы. Вылизывание задниц — чисто людское пристрастие… Вот я, например, давно уже вижу, что ты не вургр, а всего лишь ниллган, могучий, как носорог, и столь же разумный.

— Ты меня не боишься?!

— Я видел всяких мертвецов, — сказал он важно. — Только что испустивших последний вздох — и кишащих червями. Высохших в спёртом воздухе заброшенного капища — и наполовину сожранных диким зверьём. Когда воины буммзигганов ворвались в город после трёхмесячной осады, мертвецов было больше, чем живых, и трудно было различить, кто есть кто. Может быть, некоторые из убитых тоже подняли оружие, чтобы вышвырнуть дикарей прочь из Лунлурдзамвила… Но никогда ещё я не встречал мертвеца, который говорил бы мудро.

— Кто ты? — спросил я, пропуская его насмешки мимо ушей.

— Меня зовут Гиам-Уэйд, если ты предпочитаешь мелодию звуков зрелищу детородных членов немолодого мужчины…

— Можешь одеваться, — разрешил я.

— Я здесь живу, — объявил он, заматываясь в свои ремки. — Где ещё жить свободному мыслителю в этом мире?

— Например, в бочке, — хмыкнул я.

— Глупая затея. Там тесно, и все прохожие станут приставать с вопросами: почему-де ты живёшь в бочке да почему… Здесь никто ни о чём не спрашивает. Люди мне порядком надоели. Их нравы и обычаи мне известны досконально. Строение их тел примитивно и несообразно. Первосоздатель Яуйм-Дзюгру избрал для своих опытов не самый подходящий материал. Глина хороша для горшков, но людям более подобает вода и огонь. Эйоруон — неплохая выдумка, когда нечем объяснить, отчего люди и животные двигаются, размножаются и совершают поступки, а деревья или скалы — нет… К тому же, я не верю, что первосоздатель походил на меня. Или даже на тебя… Изучать повадки жителей Ночной Страны куда любопытнее.

— И ты не боишься?

— Бояться нужно людей, — сказал он веско. — Животных нужно изучать. Ты позволишь мне пройти, ниллган?

— Я хочу говорить с тобой.

— Хм! Впервые вижу ниллгана, желающего поговорить со мной, — он пригляделся ко мне, подняв факел над головой. — Хм! — Что-то во мне показалось ему необычным. — Пойдём со мной. Кстати, разрешаю тебе звать меня просто Гиам…

Плешивый, тощий, с запущенной седой бородой и выкаченными глазами, в которых тлел, а временами не на шутку разгорался огонь безумия. Гладкая, вычурная речь его лилась непрерывным потоком. Таким я и представлял себе какого-нибудь библейского пророка… Он облюбовал под жильё заброшенную келью во внешнем, самом древнем из обследованных мною, контуре лабиринта. Можно сто раз пройти мимо и не заметить входа, так удачно была замаскирована тяжёлая каменная дверь, на удивление легко и бесшумно вращавшаяся вокруг своей оси, если правильно приложить усилие.

— Вауу глупы, — сказал Гиам, плюхнувшись на груду вонючих шкур. — Они могут напасть на спящего, поэтому я выбрал помещение с дверью. Жрецы не так глупы, как всем нам хотелось бы, и это тоже свидетельство в пользу дверей. Тем более, что они так увлечены строительством новых святилищ, что забывают о старых… О чём ты хотел говорить со мной?

— Обо всём, — признался я.