Шествие динозавров

Тайных ходов во дворце было пруд пруди, и кое-что о них я уже знал. Но каждый из них вёл в свой участок лабиринта, открывая мне лишь осколок мозаики и ничего не добавляя в общую картину. Я уже слышал, что схема Эйолудзугга давно утрачена. Да и после нескольких веков непрерывного расширения вряд ли она достоверно отражала бы его нынешнее состояние. Да, я мог попасть в библиотеку. Мог незамеченным выйти в город. Мог выйти и за город. Всё едино я не ориентировался в лабиринте и, пускаясь в свои странствия по подземельям, рисковал заблудиться.

… Итак, здесь за поворотом, по правую руку, идёт строительство. Там пыльно, шумно, и там я уже бывал. Дальше — какое-то заброшенное на вид святилище. Непохоже, чтобы им пользовались хотя бы раз за последние пятьдесят лет… Если свернуть здесь налево и топать в кромешной тьме минут пятнадцать-двадцать, то окажешься возле казарм юруйагов. Там весело, звякают струны, гудят волынки, визжат женщины, пахнет жареным мясом и полынным вином… но это веселье не для меня, там я нежеланный гость. Поэтому сворачивать мне ни к чему. Прямо по курсу — жреческие лаборатории, где что-то вспыхивает адским синим светом, воняет серой и аммиаком, и временами доносятся истошные вопли. Я давно собирался спросить Дзеолл-Гуадза, что у них там творится, и сам был бы непрочь взглянуть хотя бы глазком… но коридор перегорожен решёткой с толстенными прутьями, и мне ничего не остаётся, как вернуться или…

Буквально в десятке метров от многоголосия и перестука начиналась Ночная Страна. Царство темноты, сырости и ужаса, где верховодили отнюдь не люди… Здесь следовало быть предельно осмотрительным. Трепещущий огонёк факела вырывал из мрака шарахающиеся многоногие тени. Чьи-то светящиеся глаза-тарелки внимательно следили за мной из чёрных тупиков. Цокая коготками, не обращая на меня ни малейшего внимания, огромная эуйбуа неспешно пересекала дорогу и бесследно пропадала в глухой стене. И вдруг — струя свежего воздуха кинжалом рассекает затхлую вонь, яркий свет режет по глазам, и я выбираюсь наружу, где-нибудь в неприметном закоулке Лунлурдзамвила или посреди чистого поля…

Зачем мне нужны были эти блуждания, эта игра в прятки со смертью? Окружённый ореолом предрассудков, я мог считать себя в какой-то мере защищённым от многих опасностей со стороны людей. Но пауки-вауу предрассудков были лишены. И если в легенде о вурграх была хоть крупица истины, я вполне мог однажды вернуться из лабиринта украшенный шрамом-бабочкой. С искажённым метаболизмом, наполовину человек, наполовину паук.

Но я был не единственным странником в лабиринте.

Глава двадцать вторая

… плотно прикрываю за собой дверь и на протяжении нескольких минут шарю по ней в поисках английского замка. Потом, опомнившись, делаю шаг в комнату и почти не дыша опускаюсь в первое подвернувшееся под задницу кресло. Спина сырая и тотчас же прилипает сквозь рубашку к бархатной обивке. Сердце скачет. Внутренний голос вопит во всю матушку: «Ну же, давай, чего тянешь?!» В общем, типичная картина лёгкого умоисступления. Со мной уже было такое — в доисторические времена. В прямом смысле доисторические, ещё до университета. Первый в жизни магнитофон, родительский подарок, стоял передо мной на полу. И катушки с бесценными записями «Белого альбома» и «Монастырской дороги»[68] — паршивого, следует признать с вершин прожитого, качества, но и по божеским для той эпохи ценам, уже дожидались в расписанном шариковыми чернилами ранце. А я всё медлил. Придвигал стул, поудобнее умащивался, вытирал потные ладони о штаны. И как бы ненароком бросал косой взгляд в сторону вожделенного предмета — не сгинул, не растворился ли, не мираж ли он…

Сейчас всё повторялось с точностью до деталей. Только вместо магнитофона был пульт. Металлическая пластинка со множеством кнопочек-сенсоров. Окно в этот мир. Золотой ключик к заветным сокровищам информации, накопленной, отысканной, отрытой, дозволенной за шестьдесят семь лет. За то время, которое я ещё не прожил.

Прикрыв глаза, ввожу своё дыхание в норму. Меня этому учили. Считаю пульс. Пульс, прямо скажем, безобразный. Произношу мысленные формулы, которые по заверениям местных психотерапевтов способствуют стабилизации кровотока. Не очень-то всей этой алхимии веря, всё же слепо следую рекомендациям. Снова считаю пульс. Удивительно: помогло!.. Вот теперь — можно.

Извлекаю пульт из нагрудного кармана. Небрежным движением — кто бы знал, во что мне обходится эта небрежность! — касаюсь белого овального сенсора. И стена прямо напротив меня становится насыщенно-голубым экраном. Правда, посреди экрана ни к селу ни к городу висит репродукция, а то и подлинник, какого-то авангардиста. Со сдержанным рычанием срываю этого недоношенного Шагала к хренам собачьим.