Но здесь из меня лепят кого-то другого. Я уже на треть, не меньше, императорский телохранитель Змиулан, головорез, грубая скотина… В конце концов, это даже изменой считаться не может. Я изменю тебе в середине двадцать первого века. То есть спустя много лет после нашей с тобой смерти. Так что это не я, не я…
Глава двадцать первая
Дворец Эйолияме напоминал мне айсберг. Некоторая, весьма незначительная его часть выступала на поверхность, открытая любопытным взорам. Всё остальное было тем, что вполголоса, со смешанным чувством почтения и страха называлось «лабиринт Эйолудзугг». Можно было просто ходить и записывать были и небыли об этом загадочном месте… а потом издать отдельным трёхтомником. И утереть нос Толкиену с его «Сильмариллионом»[67]. Хотя вряд ли удастся: в нашей серьёзной, основательной, образованной, несмотря ни на что, стране, даже в самой отдалённой перспективе, никого не заинтересует беллетристика в таком легковесном, глуповатом жанре. Как бишь его… фэнтези.
Лабиринт жил собственной жизнью, вне зависимости от смены дня и ночи. Стоя в карауле у императорской особы, я иногда ступнями ощущал сотрясение каменного пола, словно глубоко под землёй кто-то рвал скальный грунт динамитом. Сопровождая властелина в его малопонятных мне блужданиях по дворцу, я слышал жуткие вопли и хрипы, прорывавшиеся к нам сквозь узкие щели в полах, очевидно — вентиляционные отверстия. Как я хотел бы расспросить обо всём Луолруйгюнра! Но обращаться с вопросом к императору — всё равно что к солнцу. Ответа не будет. Он не умел давать ответы. Он умел только выслушивать их.
Головорезы-эмбонглы неплохо справлялись со своей работой. Очень они меня выручали! Как верные волкодавы, в моё отсутствие они не подпускали к императору никого, даже верховного жреца. Однажды я застал его у входа в императорскую спальню изрыгающим чудовищные проклятия и угрозы разбудить все силы Рбэдуйдвура, дабы обрушить их на головы эмбонглов, осмелившихся встать на его пути. А эти задрыги, испещрённые страшными шрамами и небрежной татуировкой на фривольные сюжеты типа «человек человеку — друг, товарищ и харч», бритоголовые и бородатые, спокойно хлопали глазами, выслушивая его брань, из которой по причине крайней тупости понимали едва ли половину.
— Слышь, Югрмим, — сказал один из них своему товарищу, ковыряя в носу. — И чего этот хрен разоряется? Стращает меня своими вауу! Что я, пауков не видал? Так я их даже жрал с голодухи. Заперли меня раз с корешком нгмормские псы-стражники в ущелье в Восточном Рьозе, ни туда ни сюда ходу не было. А там в пещере паучиха яйца насиживать вздумала. Ну, мы её и схарчили заживо, вместе с яйцами…
— Когти обломать, — со знанием дела согласился Югрмим. — И жвалы. Отрава, скопытиться можно… А сами лапы можно хоть сырыми, хоть копчёными.
— Вот-вот. Только паучиха быстро закончилась, и мы с корефаном стали поглядывать друг на друга.
— И кто кого схавал?
— Это уж ты угадай…
— А-а, шутник, — погрозил корявым пальцем Югрмим. — Конечно, ты — его!
— Не-а… — безмятежно ответил тот.
— Что, он — тебя?!
— Не-а…
Тут не утерпел и стоявший уже какое-то время с разинутым ртом Дзеолл-Гуадз.
— Вауу умм вауу энн вауу да’янна, так кто же кого сожрал?! — возопил он.
— Свора оголодавших кочевых буммов — нгмормскую стражу, — объявил лукавец-эмбонгл. — Они бы и нас убрали, да только не знали про нас. А нгмормцы, даже если и хотели бы сказать, не кумекали по-буммски…
Оставляя императора на попечение этих дьяволов, я пытался расширить свои познания о лабиринте.
Например, там шло активное строительство. Голые жилистые рабы вырубали в скале новые залы. Работами заправляли жрецы в глухих серых балахонах. Особо не зверствовали и кормили, кажется, недурно. Измождённых я там не заметил. У меня создалось впечатление, что даже император не ведал о той деятельности, которую развернул у него под носом Дзеолл-Гуадз.
Там же имело место производство знаменитого зигганского шёлка в промышленных масштабах. Это тема для особого разговора, но, желательно, не за столом… С технологией меня ознакомил всё тот же Первый ключарь, и уж не ведаю, с какой целью: то ли для расширения моего кругозора, то ли в целях ненавязчивой профилактики вольнодумства.