Шествие динозавров

Зато не купился Элмайенруд. То ли по причине своей беспримерной тупости, то ли он вообще не следил за развитием сюжета, а только и делал, что неотрывно пялился на покатывавшегося Одуйн-Донгре.

Не в силах сносить его веселья, Элмайенруд захрапел, словно взбесившийся бык, и выпалил в наместника из арбалета. Как ковбой, навскидку. Одуйн-Донгре тоже не подкачал. Он успел выдернуть из-за спины меч и отмахнуться — я даже застонал от наслаждения! — и стрела поразила кого-то из императорской челяди. Под своды дворца вознёсся жалобный вопль.

Этикет полетел к чёрту, церемония опрокинулась вверх тормашками.

Юруйаги накинулись на свиту Одуйн-Донгре, те вмиг отвалили их от своего хозяина, началась резня.

Из «Беовульфа»: «В гневе сшибаются борцы распалённые. Грохот в доме; на редкость крепок, на диво прочен тот зал для трапез, не развалившийся во время боя… Крики в зале, рёв и топот!»

Я сгрёб императора за руку и поволок прочь из зала. Эмбонглы, молодцы, в свалку не ввязались, топтались возле трона, выставив перед собой шипастые дубины. Но от хорошего киллера они всё равно бы не уберегли. Нет более удобного прикрытия для покушений на императора, чем всеобщая неразбериха. Уколоть его отравленной стрелой — а потом свалить всё на козни врагов из Олмэрдзабала… Мы уже добрались до потайной двери, ведущей в императорские покои, я нажал скрытую педаль, каменная плита отползла в сторону…

Я едва успел отпихнуть императора, и удар тяжёлого меча, нацеленный ему в лоб, обрушился на меня. К счастью, вскользь, снимая стружку с прикрытого бегемотьим панцирем плеча. Скорее инстинктивно, нежели сознательно, может быть — от боли на миг утратив самоконтроль, я сделал ответный выпад.

И попал.

Захрустело, захлюпало. В темноте по-женски истошно завизжали, чьё-то тело грузно обрушилось на пол. Я схватил факел, поднёс к лицу поверженного врага. Тот умирал, кровь фонтанировала из распоротого живота. Зигганские мечи — страшное оружие…

На нём были чёрные латы юруйага.

— Онигзмаург, — равнодушно произнёс император. — Сын западной шлюхи из Уггрэруолуга. Падаль… Ты прекрасно с ним справился. Я бы так не сумел. Ты ранен?

— Оцарапан, — пробормотал я.

Этот юруйаг, Онигзмаург, был первым человеком, которого я убил. Первым в жизни. Онигзмаург… Я запомню это имя навсегда. От него разило сырым мясом и дерьмом.

Я не зарыдал. Не забился в истерике, не выронил окровавленный меч. Меня даже не тошнило.

«Началось», — подумал я тоскливо.

Император переступил через агонизирующее тело.

— Поспешим, — сказал он. — Там могут быть ещё убийцы.

Глава двадцатая

… Семинар по истории и этнографии Опайлзигг. Мастер прежний — вундеркиндша Нунка. Слушатель — я один. Тут дело доходит до ругани, потому что меня как дипломированного историка, к тому же изучавшего диалектический материализм, выводит из себя, попросту бесит феномен этой странной культуры, судя по всему — достигшей изрядных высот, но не сохранившей ни единого о себе упоминания в клинописях, иероглифах и пиктограммах. Даже в геологии! А геология, доложу я вам, это не история, это наука почти что точная… Была да сплыла. И всё списано на катаклизм.

— Не совсем так, — возражает Нуна. — При желании можно найти какие-то исторические отголоски в древнейших мифах.

— «Водяная библия»? — иронически усмехаюсь я.

— Ну, хотя бы.

— Это же фальсификат. Сам этот ваш Майнхоф и написал. Макферсон сочинил сказания Оссиана. Андреа выдумал Розенкрайца с его «Химической свадьбой». «Слово о полу Игореве» — тоже довольно-таки тёмная история. Чем Майнхоф хуже? Ну, не было у зулусов традиции изустного эпического творчества! Сказки про ихневмона — ещё куда ни шло…

К моему изумлению, на сей раз Нунка не взрывается, не извергает клубы пламени и дыма.

— Несведущий вы, Славик, — изрекает она с сожалением. — Чему вас только учили? Не нравится вам «Водяная библия» — оставим её в стороне. Хотя это не фальсификат. Пока вы там, у себя, в очередной раз переписывали собственную историю, серьёзные учёные непрерывно решали глобальные проблемы. И к настоящему моменту мы располагаем несколько более основательными познаниями о прошлом человечества, родиной которого, безусловно, является африканский континент. И уж специалистом по зулусскому фольклору вас никак не назовёшь. Тем более, что в начале двадцать первого века были сделаны некоторые открытия, которые существенно изменили наши взгляды на историю человеческой культуры. Но об этом… в другой раз.

— Конечно, — поддакиваю я. — Правило инфорестрикций.

Нунка делает вид, что не расслышала.

— «Ветхий завет» для вас, разумеется, тоже не доказательство, — замечает она.

— Угу. Как и всякий свод всякого фольклора. Не могу же я строить гипотезы об истории России на основании сказки «Зимовье зверей»!