Шествие динозавров

Лумвуймадз, старый знакомец, не совладал со своей ненавистью. Его плевок лёг у самого большого пальца моей ноги. Ещё бы на волосок, и… Я медленно опустил глаза долу и оценил ситуацию. Потом так же ме-е-едленно перевёл взгляд на юруйага. Цвет физиономии у того из обычного смуглого сделался пыльно-серым.

В конце концов, девочек среди нас не было.

Всё так же не спеша, я приподнял подол гимры, обнажил свой другой меч, который давно уже обходился без ножен… и под ржание благодарной аудитории облегчился под ноги Лумвуймадзу. Может, даже и забрызгал ненароком.

На протяжении этого хэппенинга бедняга юруйаг даже не пошевелился. Должно быть, боялся двинуть головой — а вдруг отвалится?.. Когда до него дошло, что я не собираюсь его убивать, он захрипел, демонстрируя боевое бешенство, потащил из ножен меч… но регочущие братки уже уводили его прочь.

Элмайенруд, впрочем, не выглядел слишком весёлым. С чувством юмора у него вообще было напряжённо. Удивительно, но этот фрукт и в самом деле вёл себя так, будто был искренне предан Луолруйгюнру… Вряд ли он сильно переживал за опозоренного сослуживца и родственника. Но во всём, что происходило вокруг, он видел лишь одно: покушение на честь, достоинство и благополучие императорского рода.

— Может, и меня попробуешь обоссать, мертвяк? — с угрозой проворчал он, до половины вытаскивая клинок из ножен.

— В другой раз, — фыркнул я. — Сейчас мои бурдюки уже опустошены. К тому же, и у тебя сегодня, кажется, пересохло во рту.

— У меня нет привычки плевать на трупы, — буркнул Элмайенруд и пошёл на своё место в оцеплении трона.

Всё было хорошо, всё было, как обычно.

— Ты что, охренел, придурок? — расслабленно, без гнева спросил меня Солнцеликий. — Нашёл, блин, себе отхожее место…

Разумеется, изречено это было другими словами, более подобающими императорским устам. Что впрочем, смысла сказанного не меняло.

Солнцеликий сидел на каменном троне, для мягкости подоткнув под невылизанное гузно обтёрханную шкуру какого-то некогда мохнатого зверя, скорее всего — гигантского ленивца. Против обыкновения, голова его была обнажена, вместо традиционного «югдмида» седые патлы перехвачены простым кованым обручем из меди. Это означало, что «властно попирающий твердь» не слишком доволен тем, кто нынче явится ко двору, и не намерен воздавать ему избыточные почести. Взгляд императора блуждал, произвольно и подолгу задерживаясь то на веренице буйволиных черепов, из пустых глазниц которых вырывался свет пополам с клочьями дыма, то на своре гадателей и советников, облачённых в пёстрые, местами дыроватые халаты.

Явился верховный жрец Дзеолл-Гуадз. Тот самый, что колол меня раскалёнными гвоздями, приводя в чувство после Воплощения, а затем для демонстрации моих тактико-технических характеристик — товар лицом! — науськавший на меня отвратительную многоножку эуйбуа. Тот самый, что по словам вургра имел необъяснимую власть над ночными тварями. Жрец откинул капюшон своей обычной тёмно-серой хламиды, и я впервые увидел, что в мочке обращённого ко мне левого уха, растянутой едва ли не до плеча, болтается тяжёлая, как театральная люстра, медная серьга. Жрец коротко улыбнулся мне, обнажая прекрасные белые зубы: мол, мы с тобой, брат-ниллган, заодно, ты ж помнишь… Я кивнул в ответ.

Противными голосами рявкнули трубы из буйволиного рога. В окружении свиты из суровых витязей с оружием наизготовку в залу стремительно вошёл Одуйн-Донгре, правитель восточной провинции Олмэрдзабал. Статный, осанистый красавец. Высокий лоб, зачёсанные назад волосы до плеч, короткая раздвоенная бородка и роскошные висячие усы. Могучий воин. Былинный богатырь. Вот о ком эпосы слагать, а не обо всяких отморозках, вроде Гзуогуама Проклятого!.. Из тех, по ком слезами обливались престолы всех империй, но кто во все времена обречён был огнём и мечом прокладывать путь к самовластию уродам и бездарям. (Это я для красного словца: Луол, конечно, иконописным ликом не обладал, но ни ума, ни широты взглядов, ни даже мрачного, сообразно обстоятельствам, юмора у него не отнимешь…) Так вот, об Одуйн-Донгре. Из «Повести о доме Тайра»[61]: «Кисть живописца была бы бессильна передать красоту его облика и великолепие доспехов», или что-то в этом роде. Даже простой походный панцирь, незамысловато отделанный кованой медью, выглядел на нём богатырскими латами. Окажись такой императором — он бы не нуждался ни в ниллганах, ни в эмбонглах. Ни тем более в юруйагах.

Император терпеть его не мог. Отсюда и незатейливый обруч на голове. Но они были роднёй. А вернее — братьями от разных матерей. Батюшка Солнцеликого любил, чтобы от него рожали…