Шествие динозавров

На заднем дворе «Палестры» мы изучаем луки и арбалеты. У японцев и на это есть своё решение: сягэи — скоростная стрельба из лука. Настоящий боевой лук — не игрушка, никому не удалось совладать с ним с первого раза. Ноют отбитые тетивой пальцы. Стрелы летят куда угодно, только не в мишень.

— Плохо, — говорит мастер Янушкевич. — Никуда не годится. Один выстрел в минуту — показатель для умирающей старухи, а не для классного лучника. Хороший стрелок-самурай мог выпустить девять стрел в минуту, а эльф — и все пятнадцать!

— Эльфов не бывает, — ворчит коллега Терминатор, растирая багровый кровоподтёк на запястье.

— Много ты знаешь, — бросает через плечо наш отличник, коллега Апостол.

Мастер Янушкевич поднимает кем-то брошенный лук. Поправляет заплечный колчан. Щурится, глядя на тающую в лучах бьющего ему прямо в глаза бешеного солнца.

— Прошу считать, — командует он.

И со страшной скоростью начинает палить из лука, как ковбой из винчестера. Нет, даже быстрее.

— Двенадцать! — шепчет потрясённый Терминатор. — Двенадцать в минуту, и всё в самую тютельку. Ни хрена себе! Эх, нам бы такого киллера, я бы здесь не парился…

— Неплохо, — выставляет сам себе оценку мастер Янушкевич. — Если вы научитесь хотя бы азам этого древнейшего искусства — я буду потрясён. Но на самом деле моя главная задача — научить вас не стрелять из лука, а отражать стрелы мечом и руками. В реальной обстановке в вас непременно хотя бы раз выстрелят из лука или арбалета. И вы должны знать, что делать. Мы изучим основы ядомэ — японского искусства отбивать стрелы. Надеюсь, это поможет вам выжить. Хотя статистика неутешительна. Против зигганского арбалетного болта ядомэ помогает слабо…

И снова кэндо.

У нас новый мастер. Надеюсь, не потому, что прежний получил рану в задницу.

— Вспоминаем самурайский удар «паучьи лапы»! — командует мастер Семибратов.

И мы вспоминаем. Наши бритвенно-острые мечи рубят собачьи головы воображаемых врагов.

— А теперь — «муадалбейм», излюбленный удар Кухулина!

В арсенале Кухулина, если верить сагам, была чёртова уйма боевых приёмов. Практически все они нам известны. Но мне кажется, что из семинаристов лишь я один знаю, кто такой был этот Кухулин…

— Положить мечи!

Выполняем приказ. В «Палестре» непривычно пусто, остались одни только ланспасады.

— С этого момента мы прекращаем работать с японскими мечами дайто и утигана. Перед вами — большой зигганский меч «гузуаг». Это не менее опасное и изысканное оружие, намного опередившее своё время. Вы уже слыхали поговорку про сакраментальную пушинку на лету. Так вот: гузуаг рубит всё. Дерево, железо, пушинку, голову… Коллега Апостол, раздайте мечи. Осторожно, они боевые, можно порезаться… Каждый из вас должен сродниться со своим гузуагом. Вы будете спать с ним, есть с ним, посещать с ним туалет. Ваши руки должны полюбить этот меч. Обе — что правая, что левая. Потому что в бою вы можете лишиться руки, но не можете лишиться меча. Это ваше первое, лучшее и единственное средство не умереть сразу…

Глава девятнадцатая

Юруйаги, выстраиваясь возле императорского престола, поодиночке проходили мимо меня. Избегая встречаться глазами, — скрестить взгляды с ниллганом дурная примета! — тем не менее каждый считал своим долгом плюнуть мне под ноги. Это тоже была часть церемонии. Плюновение свершалось с исключительной аккуратностью, дабы ни в коем случае не задеть меня, не угодить ненароком на мои ступни либо даже одежды. Одно дело, когда харчок ложится в предельной близости ко мне: тогда это символизирует ни больше и ни меньше как крайнее презрение императорского рода к выскочке из преисподней, волею властелина извлечённому оттуда и занявшему никак ему не приличествующее место слева от престола. И совсем другое, когда слюна попадёт в меня лично. Это смертельное оскорбление, обращённое против меня не как человека, а как воина. Тогда я имел бы полное право нашинковать обидчика не сходя со своего места. Возможно, это развлекло бы императора… Юруйаги видели меня в деле. Эуйбуа — всего лишь ползучая гадина, но в подземельях она опасна, как целый клубок голодных вауу… И они не знали, как далеко простирается моё долготерпение, и не хотели рисковать.

Я смотрел поверх голов чёрных латников. За эти дни я уже научился придавать своему взору высокомерие. Что дало повод для новой сплетни: будто бы я никакой не выскочка, а напротив — августейших кровей, едва ли не прямой предок правящей династии, чуть ли даже не сам легендарный вождь Гзуогуам Проклятый, на острие своего копья вознёсший Лунлурдзамвил из безвестной деревни в столицы империи, лично заложивший первый камень в основание дворца Эйолияме, откопавший первую канаву, от которой спустя века произрос весь лабиринт Эйолудзугг. Помнились и мой наглый ответ императору на его обращение «пёс», и то обстоятельство, что я говорил с повелителем как с равным, без непременного перечисления либо даже упоминания его титулов… Хотел бы я знать: неужто мои предшественники и впрямь были «царскими гузнолизами»?!